В перерыве Сталин уединился с Ежовым.
«Ты знал о рокировке, которую готовит Михаил?» – прямо спросил он. «Нет, – честно ответил Ежов, – и потому не уверен, что это планировалось заранее. Думаю, Жехорский уговаривал Вавилова до самого конца!» Сталин внимательно смотрел в глаза Ежову, тот не отводил взгляда. «Хорошо, – вздохнул Сталин, – пусть в этом нет преднамеренности, пусть Михаил просто не успел нас с тобой предупредить. Скажи, ты готов поддержать Александровича?» Юлить не было смысла, и Ежов твёрдо ответил: «Да!» – «А меня?» Сталин ждал ответа, и Ежов ответил столь же прямо: «Нет!» – «То есть, если я дам согласие, вы (было понятно, кого он имеет в виду) будете этому противиться?» – «Самым решительным образом! – заверил Ежов. – Иосиф, мы костьми ляжем, чтобы ты не занял высший пост в стране. Мы ведь об этом когда-то говорили, не так ли? И нам показалось, что, устранив Берию, ты тогда принял решение!» – «Я не давал команду убрать Лаврентия, – нахмурился Сталин. – Просто то задание оказалось ему не по силам. Справься с ним Лаврентий – был бы теперь рядом со мной! Что касается решения… Да, я тогда его принял! Пойдём, нас ждут!»
Речь Сталина перед членами политсовета была краткой и лаконичной:
«Я тут слегка поразмыслил… Я давно знаю и Жехорского, и Александровича. Не стали бы они плести за нашей спиной политический заговор. А значит, отказ Вавилова был для них, может и в меньшей степени, чем для нас, но неожиданностью. Потому для демарша причин не вижу. Если мы войдём с эсерами в политический клинч, то не факт, что выйдем из него победителями. Не забывайте, у эсеров больше мест в Союзном парламенте. Создать политический кризис нам, конечно, под силу. Но вот зачем? Мы и без поста президента имеем во властных структурах достаточно крупных должностей. Надоело быть вторыми, хотим быть первыми? Я – не против. Но давайте добиваться первенства в честной политической конкурентной борьбе, не делая при этом резких телодвижений!»
– А ви что скажете, товарищ Ежов? – ворвался в мысли Николая голос Сталина.
– У нас в КГБ считают, что целью Германии в ходе этой компании является не Пруссия, а сама Польша! – твёрдо сказал Ежов.
Сталин по очереди осмотрел остальных участников совещания. По их лицам было видно, что сказанное председателем КГБ для них не такая уж новость.
– То, что сейчас происходит в Варшаве, для Польши попахивает национальным самоубийством, и это меня смущает, – сказал Жехорский. – Ведь на такое может решиться лишь сумасшедший. Впрочем, после кончины Пилсудского у Польши «голова» точно не в порядке…
Мягко сказано, Михаил Макарович! «Голова», то бишь верхушка власти Польской Республики, последние месяцы пребывала в состоянии нарастающей паники. Маршал перед своей кончиной столь основательно нагадил в отношения между Польшей и СССР, что обращаться сейчас к Москве за помощью никак не возможно. А помощь – политики в Варшаве нутром чувствовали – могла понадобиться в любой момент. Третий рейх лязгал зубами теперь не только у западных, но и у южных польских границ. Пронаблюдав, как «тевтонский зверь» легко разорвал на части Чехословакию (Чехию просто проглотил, а Словакию сделал верным вассалом Германии), поляки всерьёз примеряли ту же участь и на себя, и не только политики…
«Какая жалость, что пан Казимир уже год как последовал за Маршалом, – скорбно покачивала головой престарелая пани Ядвига. – Он так хорошо умел толковать политику…» – «Ну так я, – пробасил пан Махульский, – и без покойного Казика – царствие ему небесное! – всё вам прекрасно растолкую! Вас, конечно, волнует вопрос: нападут ли немцы на Польшу в самое ближайшее время? Ну, так я вас успокою: не нападут!» – «Откуда у пана такая уверенность?» – «выстрелил» в спину Махульскому насмешливый голос. Махульский повернулся к соседнему столику. «А я вам отвечу, пан Лешек: уверенность моя стоит на том, что такого немцам не позволят англичане!» – «Однако когда немцы захватывали Чехословакию, ваши англичане лишь погрозили им пальцем», – возразил пан Лешек. «То была не Польша!» – надменно изрёк пан Махульский. Тут в диалоге возникла пауза, пан Лешек не сразу нашёл, что на такое ответить, а потом стало поздно. В кофейню ворвался пан Бронислав, потрясая вечерней газетой. «Панове! – вскричал он. – Геринг прилетел в Варшаву для переговоров с нашим президентом!» Пан Махульский гордо посмотрел на пана Лешека: мол, что я вам говорил?
Уже на следующий день было объявлено, что между Польшей и Германией заключён пакт о мире и сотрудничестве. Польша вздохнула с облегчением, вся, кроме тех, кто участвовал в подписании соглашения…
– Пан Президент, что мы натворили! – генерал Холлер, кажется, намеревался взглядом прожечь дырку в безупречно пошитом пиджаке Мостяцкого. Ощущение было настолько сильным, что тот невольно осмотрелся. Никаких признаков возгорания, понятно, не обнаружил, приободрился и ответил генералу чуть насмешливым взглядом, сопроводив его (взгляд) словами:
– Не пойму, генерал, о чём вы?
– О приказе открыть границу для беспрепятственного пропуска германских войск на территорию Польши! – воскликнул генерал.
– Пан генерал, видимо, запамятовал, – хмуря брови, назидательно произнёс Мостяцкий, – что одним из пунктов недавно подписанного польско-германского договора является договорённость о проведении совместных военных манёвров на территории обеих стран. Потому германские сухопутные части прибывают на польскую территорию, а корабли нашего военно-морского флота вошли в территориальные воды Германии. Кстати, под протоколом стоит и ваша подпись, пан начальник Генерального штаба!
– Да, – горестно кивнул Холлер, – стоит. И о том я сожалею, настолько, что готов отрубить себе руку, державшую то злосчастное перо.
– Да объясните же, в конце концов, – позволил себе слегка рассердиться президент, – что такого произошло?!
– Ничего, пан Президент, если не считать, что германские войска начали оккупацию Польши!
– С чего вы взяли?! – по-настоящему испугавшись, что у генерала имеются какие-то неизвестные ему сведения, воскликнул Мостяцкий.
– Численность находящихся на нашей территории германских войск в разы превышает количество этих войск, оговорённое в упомянутом вами протоколе, пан Президент!
– Ну, вы, право, как ребёнок, Станислав, – облегчённо улыбнулся Мостяцкий. – Как будто забыли – во что я никогда не поверю – о нашей с немцами особой договорённости.
– Как же, помню, – кивнул генерал, – о таком не забудешь. Мы пообещали нашим новым союзникам, что позволим им атаковать Прусский вал. А совместные манёвры – так, для прикрытия переброски германских войск.
– А что из этого следует? – тоном школьного учителя вопросил президент. – Из этого следует, что целью Германии является не Польша, но Пруссия!
– Если верить немцам, то да, – кивнул генерал.
– А у вас есть сомнения в искренности их намерений? – удивился Мостяцкий.
– А с чем же я к вам пришёл, пан Президент?! – воскликнул Холлер. – Прибывающие германские войска совсем не спешат занимать позиции вдоль вала. Они странным образом дислоцируются в местах, откуда можно нанести стремительный удар по нашим частям, прикрывающим стратегические объекты, расположенные в западных и центральных воеводствах, включая Варшаву.
– А как это объясняют сами немцы? – спросил президент.
Холлер пожал плечами: