Майор равнодушно посмотрел на фотографию, выполненную один к одному, вытянул свою ногу и сравнил.
— Одинаковый размер, — хладнокровно сообщил он.
— Тогда, может быть, вы сумеете, майор Ваденблик, объяснить вот это? Этого убийца не заметил.
Я не мог сдержать свое любопытство, подошел и заглянул майору через плечо. Действительно, напротив даты девятого сентября, на полях, бледным карандашом, но характерным старческим почерком было записано: «М-р Ваденблик 3 500 000 мк.». А напротив тридцатого сентября: «В-блик 1 500 000 мк. 24.00».
Я сел на место и пристально посмотрел на Палму и Кокки. Но на их лицах ничего прочесть было нельзя. Конечно, на первый взгляд, это был почерк Нордберга. Несомненно. Но я ведь не эксперт. С другой стороны, я не мог поручиться, что не проглядел эти записи, когда листал книгу первый раз. В нашей группе, между прочим, есть специалист и по подделкам. А я всегда призывал работать сообща, в тесном сотрудничестве. Но в данном случае они с сотрудничеством, по-моему, перестарались.
Однако майор и глазом не моргнул.
— Ну и что? — равнодушно спросил он.
Кокки спокойно вытащил из портфеля две фотографии с отпечатками пальцев и с вежливым поклоном протянул их майору.
— Пожалуйста, сравните их, майор, — еще вежливее предложил Палму. — Посмотрите внимательно. У нас есть время, мы не торопимся. Это ваши отпечатки. Вот эти мы получили, когда были здесь прошлый раз, — мы не решились утруждать вас, майор, обычной процедурой их снятия. — Палму ткнул трубкой, норовившей погаснуть, в другую фотографию: — А вот эти из туалета господина Нордберга.
— Но… — начал было я, да вовремя догадался прикусить язык.
И все же Палму, по-моему, зашел слишком далеко. Никаких отпечатков в туалете не находили, и было глупо предполагать, что майору могло так приспичить. То есть что у него не было времени проделать всю операцию в перчатках.
Майор без интереса повертел в руках фотографии, и едва заметная хмурая ухмылка появилась на его бесстрастном лице. Он наклонил голову и подтвердил:
— Ну да. Я туда заходил. Проверял, не оставил ли этот чертов шантажист какой-нибудь записки. Напрасно потратил время. Старик вел себя честно: унес тайну в могилу, как и обещал. А эту книжку я не догадался посмотреть.
— Так вы — вы признаетесь?! — в полном изумлении воскликнул я.
— Именно, — подтвердил майор словно с облегчением. — Не люблю скрытничать. Все, что делаю, делаю открыто. Для меня это было очень неприятно: красться среди ночи, как какому-то вору. Я имею в виду — в его квартиру на Матросской.
Майор Ваденблик поднялся, вынул из кармана ключи и направился к солидному сейфу, стоявшему в углу. С томительным скрипом тяжелая дверца открылась.
Закрыв сейф, майор размеренным шагом вернулся к столу. С конвертом в руках. Большим желтым конвертом.
— Пожалуйста, судья, — протянул он его мне.
Ага, значит, он все-таки понимал, кто здесь главный! На конверте было напечатано: «Для полиции». Я вскрыл его и развернул сложенный вдвое лист. И с вытаращенными глазами стал читать:
«Я, нижеподписавшаяся Анникка Ваденблик, в девичестве Мелконен, добровольно признаюсь, что в припадке гнева вытолкнула из окна свою единокровную сестру Майре, находившуюся в состоянии опьянения. Мой поступок был вызван тем, что сестра, используя оскорбления и лживые заявления, пыталась разлучить меня с моим мужем, майором Ваденбликом, с которым мы сегодня сочетались браком.
Мой муж был очевидцем происшедшего, но не осудил меня. Мы находимся с ним в связи уже несколько лет.
Некий господин Нордберг также оказался случайным свидетелем происшедшего: он наблюдал случившееся в телескоп с Обсерваторского холма. В августе он начал нагло шантажировать моего мужа, требуя пять миллионов марок и обещая сохранить все в тайне («унести тайну в могилу»). К сожалению, мой муж ничего не сообщил мне, не желая меня волновать. Несмотря на многие трудности, он достал три с половиной миллиона марок и заплатил шантажисту, надеясь, что тот удовлетворится этой суммой.
В то время, когда муж находился в имении, в конце сентября, шантажист позвонил мне и потребовал еще полтора миллиона марок. Я не решилась сообщить об этом мужу и сняла деньги со своего счета, чтобы отнести их Нордбергу, который должен был ждать меня на Обсерваторском холме в полночь того же дня, когда было назначено заседание правления в ресторане «Кяпи». Воспользовавшись разгоревшимся спором, я ушла до окончания заседания. Я боялась идти ночью в парк и захватила с собой, не сказав мужу, его резиновую дубинку, оставшуюся у него с времен войны и хранившуюся в ящике письменного стола.