Горный хрусталь
Дабы наказать свой век, перед смертью Нерон разбил один за одним четыре удивительных кубка из горного хрусталя, став первым ювелирным серийным убийцей.
Серьги с горным хрусталем — для женщины, потерявшей любовь. Раз в год из кристаллов выползают прозрачные змейки и ищут на теле мужчины то, чего уже не вернуть.
Ацтеки изображали богиню любви Такауэль женщиной с 99 грудями, изготавливая длинные острые соски из горного хрусталя. Неспособный стать мужчиной обязан был умереть, прижавшись к богине.
Опал
Перед тем, как сжечь себя, осаждаемые врагами, ассирийский царь Сарданапал и его 150 жен питались крупинками растолченных черных опалов, чей вкус напоминает сушеный виноград.
Суфийский поэт, смотрящий сквозь опал, дарит людям и предметам обязательное право неповиновения его стихотворениям.
Белый опал может растворяться в воздухе. В комнату, где это произойдет, никогда не войдет кошка.
Авантюрин
Из зеленого авантюрина сделана государственная печать китайского императора. Если до печати дотронется кто-то посторонний — она свернется в клубок иероглифами наружу.
Малиновый авантюрин считается камнем Солнца. В годы повышенной солнечной активности поверхность авантюрина покрывается мельчайшими белыми пятнышками, напоминая кристаллический мухомор.
Бирюза
На Тибете она — живое существо. Потускнение бирюзы предвещает ее скорую смерть. При каждом монастыре существуют специальные кладбища для бирюзовых трупиков.
Тончайшие пластины, особым способом сделанные из бирюзы, гейши использовали в виде закладок для интимных дневников. […]
Ольга Хвостова
(Краснодарский край)
Безработица
Вот теперь я много умею!
Эксгумирую труп — заложу камею.
Той процентщице, что ухайдакал Родя,
А через век с лишком обдурил Мавроди.
Мир стоял на китах, теперь на кобрах.
Смердяков катается в моих ребрах,
Я убью, как он — лакей! эпилептик,
Если днесь не куплю тебе нейролептик,
Если днесь не скормлю тебе млека, хлеба,
Не сведу туда, где есть только небо,
И в лучах всего не смочу слезами…
Но Господь не примет такой экзамен.
* * *
Помнишь, любимый мой, как я просила
Самого черного хлеба и мыла,
Самой бессонной лучины и склера?
— Слишком красива для истиной веры,
Слишком стремительна, — ты мне поведал.
Кронос отечества нами обедал,
Вот мы и стали дурны и болимы.
Самое время, любимый, для схимы.
* * *
Я услышала ночью: рядом шумел прибой,
Золотую рыбку держа за своей щекой,
Я услышала шлюпки плеск, хоть спала в степи,
«Степь да степь кругом» спустила меня с цепи,
И, забывши о СМИ, о траншах, о МВФ,
Мы, шатаясь от счастья, плыли в греческий блеф,
По алмазу воды, через всю пропонтидскую нить.
…Братобойня богов не смогла нас ничем удивить.
Наготу прикрывая, друг дружку плавя в горсти.
…Братобойня богов не смогла нас с ума свести.
Миновали Дельфы, с террас небритый оракул
В синий кратер небесный что-то свистел и крякал,
Приподнял наши волосы вопль птичий,
Ты курил на корме, приуныл возничий…
Онемевших, бледных, почти раздетых,
Нас продали в рабство за две монеты.
* * *
Бирюзовая шапка кирхи
Высока, как чалма мечети,
Человеки шаркают резво,
Те же, в сущности, йети, йети.
Выпивохи поют в корчмах,
Изнывают кровли от зноя,
И пронзает солнце пустой
Этот глобус до мезозоя,
И роняет трели трамвай,
И, зажмурившись, ездоки
Пропускают гринпис-пейзаж
С золотистой рябью реки
Перегретой, на плавниках
Ходят рыбы пешком по дну,
Рыболов онемел, как сфинкс,
В лопухах; и клонит ко сну,
И бредет залетный турист,
Козырек надвинув на глаз,
Искушенный в красотах, спит
Его юркий зрачок-алмаз,
И пернатые в облаках
Пьют небесное молоко,
Ледяное, как талый снег;
До гостиницы далеко,
И цепляет асфальт каблук,
И скрипит механизм души;
Бесприютность свою, мой друг,
Географии припиши.