* * *
Жизнь клонится к закату, Михаил.
А давно ль ты ворон был чернокрыл.
И плотником служил, и корабелом.
Теперь как свечка — белое на белом.
Свечением октябрьским оробелым
Исходит воздух из последних сил.
Не надо приближаться к лезвиям перил,
Подругам высохшим, друзьям-дебилам.
Ангел пришел, сухожилия подрубил.
Нам кровь живую кто-то подменил.
В ней движутся потоки нефтяные
Средь алкоголем чуть разбавленных чернил.
Стальные иглы, иглы ледяные,
И карамель, и полихлорвинил,
И лица мертвых легкие родные,
И близкие удары ножевые.
И мы дрожим, как псы сторожевые.
Ты не повременил.
Жизнь не является дотошною заботой,
Сердечным приступом, борьбой со рвотой.
Taedium vitae, taedium vitae,
Давно ль ты ангел был, и вот вы квиты.
Недопустимый обморок в присутствии свиты.
Но ты успел.
Жизнь клонится к отсутствию себя,
К бессмысленности и руля, и вёсел,
И наблюдается с прощальным интересом.
Но некто — ты — и отрешен. И весел.
Чудовища чугунного литья,
Мы пробуждаемся в ночи от забытья,
Как люди малоуважаемых профессий.
Не уходи, как будто нагрубил.
Александр Месропян
(Ростовская область)
* * *
и весь твой свет не стоит ни шиша
и весь твой век не стоит ни гроша
когда записку развернешь едва дыша —
и между двух скоропостижных строк
тебе темнеет женская душа
темнее паузы меж разведенных ног
* * *
мне дождем перекошенным освещена
по секрету видна словно краешек сна
в покосившемся городе в нищем апреле
чья-то женщина зябко ошеломлена
одиночеством выпитым ею до дна
в первый раз может быть
за последнее время
* * *
Отпусти своих пчел щекотать полуночные клумбы.
Этот мед не тебе.
Это — медь.
Только не над тобой.
Потому что сначала так больно,
а после — так глупо.
Да, сначала для рифмы — лишь кровь,
ну а после — любой.
Так что пчел отпусти запастись полуночным нектаром.
А потом объясни мне — попробуй — что ты ни при чем,
что любовь,
даже если была,
то была незадаром…
Ну так что же ты медлишь?
Давай — отпускай своих пчел
тормошить полуночную плоть,
жадно требуя платы
за сквозняк из-под двери,
за боль из-под двери,
за свет —
то ли лопнул июля бутон,
то ли нет под халатом
ничего.
Не тяни.
Все равно ничего больше нет.
А потом расскажи мне — попробуй — как черного меда
так тягуче,
так долго текла из бутылки струя,
что в твоей незапамятной жизни
на каждое «Кто ты?»
каждый кто-то
всегда отвечал одинаково:
«Я».
* * *
У этого лета какой-то в мозгу перекос —
как бритвы, отточены крылья июльских стрекоз.
Запомнил твое, обращенное к небу, лицо —
стрекозы мелькнули у горла —
и дело с концом.
Разумнее в книги уткнуться, полоть огород
и, под ноги глядя, в эпохе нащупывать брод.
Но линии левой ладони замкнулись в кольцо.
Запомни меня —
я к тебе запрокинул лицо.