Душа его мечтой томима,
узрев, что вам еще незримо.
А коли так, пусть знает плоть,
что грешный мир хранит Господь.
Хранит неяркий этот свет,
в сугробе гусеничный след,
на Рождество — тунца в томате
и три патрона в автомате;
с равнин заметные едва ли
костры на дальнем перевале,
вершин заснеженных гряду
и Вифлеемскую звезду;
и отчий дом, и Божий храм,
и поминальных двести грамм
за тех, кто больше не вернется,
хотя дорога дальше вьется;
и тот бычок моршанской «Примы»,
что вслед за грохотом от мины
среди других небесных тел,
как тихий Ангел, пролетел.
Баллада об огненной стихии
Был стар брандмауэр. Был молод брандмайор.
Был молод мир. Все трое были стойки.
Меж ними разгорелся жаркий спор,
когда огонь набросился на стойки
цейхгауза. Короче говоря,
они сошлись. (Работа есть работа.)
Усами по-кошачьи шевеля,
наш брандмайор задрал жерло брандспойта.
Но не забил кастальский ключ… Рыча
приглушенно от бешенства и гари
в гортани «Доннерветтер!», сгоряча
майор присел, прицелился и — вдарил.
Прощай, треченто! Здравствуй, сопромат!
Любовь к искусству есть любовь до гроба.
А что до тех, кто в этом слабоват, –
забудь про них. Они неправы оба.
Влача свой крест над натиском стихий
(как брандмайор), привыкнешь постепенно,
что белый свет — то белый, как стихир,
то совершенно черный, как гиена.
Материя не терпит пустоты,
а дух ни в чем не видит абсолюта.
Над бездной наведенные мосты
вновь рушатся под действием салюта.
Линия жизни
1
Путешествие за три моря должно подойти к концу.
Старая сводня с косой собачится — будь здоров!
И, разжимая кулак, на ладони несешь к лицу
аусвайс апокалипсиса, мусор морзянки, ров
полуразрушенной крепости, где на дне оседает пыль,
вздыбленная табунами твоих кирзачей, штиблет,
и на одном краю колосится седой ковыль,
а на другом грустит покосившийся минарет.
2
Солнце уже в зените. Глаза возведя в зенит,
можно слышать, как местный ангел, дожевывая бутерброд,
поспешает на службу, как в тишине звенит
и наливается знаньем запретный плод.
В местности этой — как только ни называй
эти владенья — провинциальный фат,
преподаватель физики соорудил сарай.
И газеты растиражировали сей эпохальный факт.
3
Истину здесь различают по запаху серы из
кабинета алхимика. Счастье — по цоканью каблучков
и телефонной трели. Расколотив сервиз,
падчерицы освобождаются от мачехиных оков.
Но сколько ни суй верблюда в узенькое ушко,
вера — есть свойство тел,
предпочитающих передвигаться пешком
в сферы, где рак свистел.
4
Бойся данайцев, дары приносящих, снов
с пятницы на понедельник, сдающих свои посты
оловянных солдатиков, нищих в законе, но
больше всего на свете — шума и суеты.
Не отказав судьбе в необходимости утолить
жажду всех прописных, подхваченных с потолка,
старая пряха сама обрывает нить,
устраняя проблемы с поиском узелка.
Елена Лазуткина
(Ейск)
Из письма
1
А у нас, как всегда, декабрь,
и танцующий ящер, что на миг
забежал из песков,
удивлённо затих.
И мы всё держим костры
возле забитых вокзалов,
кипятим оставшийся чай.
И ещё нам недавно сказали,
что поезд, который мы ждём,
лежит на траве под Парижем.
2
К нам сегодня прилетела бабочка.
Я тихонько взял её за пазуху,
чтоб не замёрзли яркие крылышки.
Она пахнет укропом и яблоками
и ещё немного — сандалом.
И всё теперь пахнет яблоками,
и все думают только о доме.