Выбрать главу

«Чтобы вырастить липу, нужно время, — думала Малин, — но Желанием и Верой всё осилишь».

Она заранее радовалась тому, как красиво и весело станет у них в приюте. Когда однажды Юкки Ни Бум-Бум снова заплакал, услышав голоса, и стал биться головой о стену, Малин рассказала ему о том чуде, которое скоро произойдёт.

— Как только липа зазвучит и соловей запоёт, ты не будешь больше слышать своих странных голосов, — успокоила она его.

— А это правда? — спросил Юкки Ни Бум-Бум.

— Ну конечно! Желанием и Верой всё осилишь, — сказала Малин.

Юкки Ни Бум-Бум был вне себя от радости. Теперь и он с Желанием и Верой стал ждать звучащую липу и поющего соловья. Просыпаясь, он тоже каждое утро прислушивался, не звучит ли на картофельном поле чудесная липа, не поёт ли там соловей. Но однажды он не выдержал и рассказал Уле-Объедале о том отрадном чуде, которое скоро должно случиться. Ула так и заржал во всё горло и тут же пообещал, что если там и вырастет липа, то он её срубит.

— Потому что на картофельном поле должна расти картошка, — наставительно произнес Ула. — И вообще никакой липы там не будет.

Юкки Ни Бум-Бум в слезах прибежал к Малин и спросил:

— Это правда, что сказал Ула? Будто на картофельном поле должна расти только картошка и никакой липы там не будет?

— Желанием и Верой всё осилишь, — стояла на своем Малин. — И потом, когда липа зазвучит, а соловей запоёт, Уле не понадобится никакая картошка.

Но Юкки Ни Бум-Бум всё ещё не мог избавиться от своего страха.

— А когда у нас вырастет липа? — спросил он.

— Может, и завтра, — сказала Малин.

Ночью ей долго не удавалось заснуть. Она была одержима Желанием и Верой. Ещё никто и никогда не ждал чуда так отчаянно, не верил в него так безгранично. Её Вера была такова, что, казалось, сама земля должна расступиться и произрастить из себя липы во всех рощах и лесах.

Наконец Малин заснула. На следующее утро она проснулась, когда солнце стояло уже высоко, и сразу же поняла: что-то случилось. Ведь все бедняки из их приюта столпились у окна и, разинув рты, изумленно взирали на картофельное поле. А там и в самом деле стояла липа, красивейшее деревце, какое только можно себе представить. Её украшали нежные зелёные листочки, прекрасные тонкие веточки и стройный изящный ствол. Малин так обрадовалась, что сердце готово было выпорхнуть у неё из груди… Перед ней росла настоящая липа!

А Юкки Ни Бум-Бум был просто вне себя от счастья, он едва мог владеть собой. Даже Ула больше не смеялся, а лишь повторял:

— Надо же! В Нурке случилось чудо!.. Это самая настоящая липа!

Да, это была самая настоящая липа. Но она не звучала. Вовсе нет. Она стояла безмолвно, не шевеля ни единым листочком. Бог по своей доброте вырастил из горошины липу, но — ах! — почему же Он забыл вдохнуть в неё душу и жизнь?

Они собрались на картофельном поле, все приютские бедолаги, и ждали, когда липа зазвучит и соловей запоёт, как обещала им Малин. Но липа молчала. Малин в отчаянии потрясла деревце. Ведь если оно не зазвучит, то и никакого соловья не будет — уж она-то знала! Ведь соловьи — они такие! Но липа молчала.

Юкки Ни Бум-Бум целый день сидел на крыльце, всё прислушивался и ждал, а вечером со слезами на глазах подошел к Малин и сказал:

— Ты же обещала, что она зазвучит! Ты говорила, что прилетит соловей и запоёт!

А Ула-Объедала больше не считал выросшее за одну ночь дерево чудом.

На что нам липа, которая не звучит? — сказал он. — Завтра спилю её! На картофельном поле должна расти картошка!

И тут Малин заплакала; теперь она поняла, что в приюте для бедных никогда не будет красоты и веселья.

А обитатели приюта отправились спать, они больше не ждали никаких соловьёв, они ждали только клопов. А клопы сидели в тайных укрытиях и щелях и дожидались, когда приютские бедолаги разлягутся по своим постелям.

И вот на нуркский приход тихо опустилась весенняя ночь.

Малин лежала в постели и не могла заснуть. Тогда она бесшумно встала и вышла на картофельное поле. Ночное небо светло и ясно простиралось над тёмным приютом, безмолвной липой и спящим селом. Кроме Малин в приходе спали все, и однако она чувствовала, что ночь полна жизни. Листья и цветы, трава и деревья сплошь были проникнуты животворным и родным весенним духом, да, во всех самых крошечных травинках и былинках чувствовалась жизнь и одухотворённость. Только липа была мертва. Она стояла на картофельном поле, прекрасная, безмолвная и безжизненная. Малин провела рукой по стволу и вдруг всем существом своим ощутила, каким страшным казалось липе её мёртвое и беззвучное одиночество. Внезапно девочка поняла, что если она отдаст мёртвому дереву свою живую душу, то жизнь сразу же потечёт по его стволу в прекрасные тонкие веточки, шевельнёт нежные зелёные листочки, и ликующая липа зазвучит так, что её услышат все соловьи на земле, во всех лесах и рощах.

«Да, моя липа зазвучит, — подумала Малин, — и мой соловей запоёт, а в приюте станет красиво и радостно!»

И ещё она подумала:

«Но меня тогда уже не будет, ведь жить без души невозможно. Хотя нет, я останусь жить в липе, я до скончания века буду жить в своём прохладном зелёном доме, и весной по вечерам и по ночам соловей будет петь мне прекрасные песни».

Да, она поняла, что может отдать липе свою душу…

Весь церковный приход спал глубоким сном, поэтому никто доподлинно не знает, что случилось в нуркском приюте для бедных в ту весеннюю ночь много лет назад. Известно одно: на рассвете обитателей приюта разбудила прекрасная нежная музыка, она лилась с картофельного поля. Это звучащая липа и поющий соловей пробуждали нищих бедолаг к новой жизни, полной сердечной радости и веселья. Ибо липа звенела так сладостно, а соловей пел так чудесно, что весь приют засиял красотой и счастьем.

Малин нигде не могли найти, видно, она ушла да так никогда и не вернулась. В приюте очень скучали по ней и удивлялись, куда она подевалась. Лишь Юкки Ни Бум-Бум, у которого было не всё в порядке с головой, рассказывал, что когда он стоял возле липы и слушал её дивные звуки, все мучившие его голоса вдруг исчезли. Остался лишь один добрый и ласковый голос. Он тихо шептал:

— Это же я… Малин!