— Тащ майор, там четыре операции запланированы, оперировать некому, Виталий Ильич сказал, чтобы без тебя не возвращался.
— Синицын, хватит кричать мне в ухо, голова лопнет. Не знаю, у кого там что запланировано, у меня только сон в планах был. Теперь вот еще воды попить. Давай, неси.
Скрипнула дверь, заставив лежавшего на кровати лицом к стене мужчину укрыться с головой. Так он и лежал, пока дверь не открылась повторно и о пол не звякнуло ведро.
— Вот она, вода твоя, тащ майор, вставай, умывайся и поехали. Больные ждут.
— Я под арестом, Синицын, не забыл?
— Не забыл, все бумаги оформлены, давайте, тащ майор.
— Что говорят, Синицын? — спросил майор, отфыркиваясь.
— А что говорят? Так-то оно правильно, за такое в морду сразу бить надо, вот только такому при свидетелях, оно просто так не пройдет. Знаете же, какое оно, этот Яшкин. Так, китель надевайте, я тут его почистил, пуговицу на место пришил, так, на живую нитку, потом получше сделаю.
Майор медицинской службы Гляуберзонас встал, надел китель и пошел к выходу из Кёнигсбергской гарнизонной гауптвахты, на которой он провел всего одну ночь вместо объявленных десяти суток ареста.
* * *
Всё началось накануне с грандиозной пьянки. Оно и понятно, день победы, грех не выпить. Официально день победы был объявлен первого июня, именно в этот день должно было быть подписано соглашение о перемирии, но в Восточной Пруссии воевать закончили уже почти неделю назад и потому праздновать начали тридцать первого мая. Сбор офицеров гарнизона был объявлен в Альтштадской ратуше [1], к восьми вечера. Перепились все без исключения. Гляуберзонас еще держался на ногах, но только и того, и в какой-то момент он решил выйти на улицу подышать воздухом. Глядя на ночное небо, он задумался, несомненно, о чем-то важном и серьезном, поэтому на шлепок по своей заднице среагировал несколько запоздало. Пока он поворачивался, неизвестный, стоящий сзади, шлепнул его по заднице еще раз. Через мгновение доктор увидел перед собой ухмыляющуюся толстую морду генерал-майора интендантской службы Яшкина [2].
— Задница, говорю, у тебя крепкая, майор, как орех. Пойдем-ка, я тебе засажу, попробуешь, как оно, с мужиком настоящим, а?
Генерал засмеялся, протянув руку к лицу Гляуберзонаса, но тут в его нос врезался кулак и Яшкин, звеня орденами и медалями, которыми он был увешан чуть не до пупа, рухнул на землю, смешно задрав ноги. Доктор прыгнул на него и продолжал бить по лицу, пока его не оттащили в сторону.
— Вешайся, тварь, — сказал заботливо поднятый на ноги преданными подчиненными Яшкин, вытирая рукавом текущую из носа кровь, — я тебе этого так просто не оставлю.
Продолжение угроз Гляуберзонас не услышал, потому что его уже оттащили в сторону, передали комендатскому патрулю, который доставил майора пред ясны очи заместителя коменданта гарнизона, и тот оперативно объявил ему десять суток за действия, порочащие… и всякое такое.
* * *
В госпитале доктор сразу же пошел в отделение, миновав кабинет начальника госпиталя, решив, что, кому надо, тот сам найдет, и вызволяли его из-под ареста не лясы с начальством точить, а оперировать. Выпив из солдатской кружки крепкого чаю, Гляуберзонас отправился в операционную, где и провел все четыре запланированных и одну внеплановую операцию, прерываясь на туалет (дважды) и перекус — наскоро проглоченный бутерброд, запитый водой (один раз), освободившись, если верить протоколам операций, через тринадцать часов и двадцать пять минут.
— Синицын, тащи поесть что-нибудь, я в ординаторской буду, — сказал он на ходу ординарцу, — а то я сейчас упаду.
— Сей момент, Иохель Моисеевич, уже всё готово, несу, — и, заметно прихрамывая (ампутация обмороженных пальцев правой стопы плюс спасение от начинающейся гангрены новыми антибиотиками в сорок втором, плюс последовавший за этим отказ от увольнения по ранению дали в сумме преданного, хоть и ворчливого ординарца), Синицын пошел в сторону кухни.
Но отдохнуть в ожидании еды доктору не довелось: в ординаторской его ждал особист Лемешев.
— Наконец-то, товарищ майор, я уже заждался.
— Это еще зачем? Завтра бы вызвали, к чему спешка, куда бы я делся? — спросил Иохель. — Да и устал я как собака, весь день на ногах.
— Это нам решать, товарищ майор, когда и с кем беседовать, — монотонным голосом ответил особист. — Сложилась очень неприятная для Вас ситуация. Вы избили на глазах у десятков свидетелей генерал-майора Яшкина. Он требует передать дело в трибунал.