Звук. Стихотворения и поэмы
*** Заблудится солнце в лохматых верхушках деревьев, запрыгает белкой по лапам размашистых сосен, и будет то время — мы снова вернёмся в деревню, в простую и тихую, старую добрую осень. По просекам узким пройдём, стороной полуголой, по вырубкам старым, полям, перелескам, угорам. Дождь морды лосей будет гладить рукой невесёлой, и камни у поля застынут в раздумье нескором. Нас город всё держит, а осень уже на исходе. И снег на рассвете сырого асфальта коснётся. А ночью мне снится: нарушилось что-то в природе, и, словно за белкой, рванули собаки за солнцем. 1980
Предзимок Не холод, а жар багровый дохнул на ресницы ив, и синих кустарников брови, и леса чуб опалив. Ожогам бы длиться и длиться, но вот уже, суетясь, готовит зима-фельдшерица лечебную белую мазь. 1980
Лось Он вышел прямо на лесоповал, доисторический бык. И трактор, что рядом лес трелевал, пред ним растерянно сник. Лосина! Лосище! И мощь и красу он нёс, словно сладкий хмель, с рогами, как сломанная в грозу как раз посерёдке ель. А мы, помлесничего Санька да я, уж коль очутились тут, решили на этого бугая поближе пойти взглянуть. Мы сделали «лошадь» – любой впрягал так в детстве друг друга не раз, лишь мы ружьё несли как рога, правда, взведя про запас. Мы шли к нему, от души веселясь: – Ого! У нас тоже гон! А лось вполглаза смотрел на нас и словно поддакивал в тон. А, может, думал (был глаз багров, и в теле выл ураган): «Что, если врезать промеж рогов этим двум дуракам?» Нет, он развернулся громадой всей, словно себе сказав: «Ну их, вот не видали лосей! Что я им, динозавр?» Ушёл, багульник смахнув сгоряча, своим житиём умудрён. Лишь трактор вослед запоздало рычал и траками цапал дёрн. 1981
День космонавтики 1 Ты, Земля, мне приснилась. Ты шла по орбите, по кругу, словно сивая лошадь (вот такой уж привиделась ты), и привычное небо было меньше обычного луга, то и дело ты звёзды щипала как будто цветы. В стороне метеоры вихрили своё авторалли, ну а ты шла по кругу не сказочней прочих кобыл. И дожди, словно щётки, бока у тебя протирали и из шерсти лесов вымывали дорожную пыль. Но к тебе подошли и сказали: «Будь умницей, лошадь». А вот кто подошёл, не скажу — то был всё-таки сон. Вижу, вот запрягут и седёлко на спину положат, и наладят дугу и затянут потуже супонь… Запрягли! Запрягли! Ты стояла и глазом косила. Хлопнул кнут, как салюта торжественный залп. Ты так долго копила свои лошадиные силы, но вот сел человек и «поехали» просто сказал. 1982
День космонавтики 2 Нет строже картины, и – нет бесшабашней, когда устремлённая в звёздный простор стартует ракетою Спасская башня, а Красная площадь ей стартовый стол.
Должно быть, нам просто не видно отлучек, когда она в космосе пишет круги с горящим рубиновым пятилучьем, эмблемой к пожатью готовой руки. Мы видим: стоит, как стояла веками, лишь те мастера знали всё наперёд, что клали – да так! – красногрудые камни, как будто России готовили взлёт. Есть чувство быть первыми, без превосходства. не раз по равнинам суровых планет проступит сквозь памятник первопроходцам кремлёвский взмывающий силуэт! 1982
День космонавтики 3 Человек, ты рождён великаном! Пусть пока ты кроха из крох, пусть от маточных вод океана ты ещё не совсем обсох. Ты спешишь возмужать на воле, прикурить от солнца костра; в твоих лёгочных альвеолах всей планеты воют ветра. У тебя ещё детский возраст и года не векам под стать, а какая должна быть взрослость не берёмся сейчас гадать. Может, просто придётся как-то подсчитать потом без затей все вихры белобрысых галактик на макушках твоих детей! 1982
*** Если бы директором был я, я приказал бы под памятником Пушкину поставить памятник влюблённому – бронзовый, покрытый зелёной патиной и уже обсиженный голубями. В левой руке он держал бы цветы, а правую братски протягивал всем кто уже отчаялся ждать. Я бы первым пожал её. 1982
*** Он рычит. Рычит, что жить без неё не может, и тушит сигарету о свой сжатый кулак. Я верю ему и не верю. Верю, потому что он – это я, пятнадцатилетний. Не верю, потому что его женщина ещё и не женщина, а лишь замочная скважина, через которую он смотрит в мир, смотрит и не может оторваться, даже затем, чтобы вставить ключ. 1982
*** По клюкву ехали бабы на тракторных санях-волокушах, что зверски подбрасывали на ухабах, зато не тонули в лужах. Пели бабы «Ой, летят утки» и жались друг к другу, фуфайка к фуфайке. Лишь одна, в красной спортивной куртке, не пела и горела как факел. С пяти утра бабы тряслись желейным грузом, лишь изредка взвизгивая «Держись-ся!» И с веток роса падала всем на рейтузы, а одной – на джинсы. Сани ползли, два венца от узкого сруба, грязь расплёскивая в виде крыльев. Бабы косились и поджимали губы: одна курила. Тракторист проклинал дорожку: ад, мол, кромешный, и, оборачиваясь, ногтём по щетине крябал. Он и не думал, что на санях на бабу меньше, на ту, что себя не считала бабой. Он думал, что езда его притомила, а что насчёт жизни, то она ведь идёт по кругу, и каждую осень, наверное, от сотворения мира бабы едут по клюкву. 1983