и бьёт по стеклу, тёмно-синие крылья раскинув.
Китай рисовать – не у каждого хватит белил
и боли в висках, и того, что зовётся судьбою!
Я эту страну до восточных морей исходил,
но вижу Алтай, лишь глаза ранним утром открою.
Благопожелание раненой песне
Открыты старые сени
послушать в саду сороку.
У песни моей осенней
пробито крыло горохом.
Лечись, моя песня, светом,
пойманным в тюли окон,
когда он полынным летом
поёт в тишине глубокой.
Летай за водой в Архангельск,
за крошками хлеба – в Киев.
Пускай за тобою Ангел
спешит с шарами и кием.
Ты вся – в саду чаепитье,
когда самовар на блюде
пускает пары наитья
и чай разливает людям.
Веснянки
Запевки слышатся повсюду
в весенний вечер у реки.
Их освещают, как сосуды
с волшебным зельем, светляки.
От тропки повернув налево,
иду по мягким стёжкам льна.
Встаёт ночная королева,
влюблённых спутница – луна.
И парни с девками по лесу
выводят песенный узор,
и в простынь – банную завесу –
туманы прячут разговор.
Иным свечением богаты,
им открывают небеса
свои просторные палаты,
живого полные овса.
И ветер, пахнущий рассветом,
читает времени скрижаль
на языке больших поэтов,
пророча людям урожай.
Подсолнух ночью
Он оглядывается на мир
даже ночью – а вдруг идёт
из созвездия Альтаир
к солнцу медленный пароход?
По каналу скупых щедрот
проходя за верстой версту,
огнедышащий пароход
с витамином В на борту.
О, подсолнух, ты весь в прыщах
и рябой к тому же лицом!
Не содержишься в овощах
и для фруктов – продукт чужой.
Твой подземный водопровод
и надземный живой насос
днём и ночью влагу сосёт
и жужжит, словно стая ос!
Но пришёл я к тебе, устав,
и коснулся горячим лбом…
Мир и слава твоим листам
в лунном кружеве голубом!
Засушенный цветок
С летних дней в бумажной яме
он лежит как в саркофаге.
Прикоснусь к нему губами,
слабым отсветом бумаги.
И за дымною метелью,
за пределами разлуки
от обильных гроз вспотеют
у берёзы ветки-руки.
Мотылёк в цветочной чашке
с комарами пир затеет,
а потом достанет шашки…
Только с кем играть? Метели
в белый саван завернули
край любимый, азиатский.
И приходят на ходулях
у печи погреться сказки.
Осенний лист
Перепутал дождик карты,
закружил дома и лужи.
Лист с душою музыканта
непогодою разбужен.
Не успел закончить курсы
и задать судьбе вопросы,
рыжий труженик безусый,
сын доверчивой берёзы.
Смёл мешавшие турусы,
на ветру мелькнул осеннем
и, прощаясь, улыбнулся
как поэт Сергей Есенин.
Зимняя соната
За окном метель дымится,
словно в лютые морозы
на Алтай любви напиться
едут утром паровозы.
«Фиу-фиу», – свищет ветер,
а по мне дорожным эхом:
«Как в сиреневой карете
в глубину горы проехать,
где услужливые феи
и в зелёных шляпах гномы
делят лучшие трофеи
из подземных гастрономов?»
Под окном моим метели
рельсы в сказку проложили.
Неужели захотели
пригласить на бал рептилий,
горных духов, эдельвейсы,
что цветут в горах в июле,
и меня, и даже рельсы
в мир, далёкий от лазури?
И бегут живые страхи
из меня, как из вулкана,
и метель свои рубахи
сушит в небе утром рано.
День голодными глазами
ищет сладкое печенье…
«Ладно, еду!» – в тёмной зале
огонёк зажжён решенья.
Старинные слова
«Шухры-мухры» режет ухо,
«прихехе» родит рога.
Забродила бормотуха
в пышном теле пирога.
Стала вечером, росою,
челобитною царю,
жалом, выданным осою
для леченья снегирю.