оглоблей синей шевелится,
как запрягают горы Боги.
Луна латунною подковой
на звёзды ранние смотрела,
и им дарить была готова
своё морщинистое тело.
И Чуйским трактом занесённым,
умело щёлкая вожжою,
нестись по облачному склону –
знать, к неземному водопою.
Спелая черёмуха
Спелая черёмуха – значит, песню спела.
Сам язык свидетель чуду у ручья.
Музыкой становятся, песней оробелой
аромат цветения, ягода ничья.
Крупная, с оскоминой, ветру говорящая
что-то из Бетховена – выдох или вдох.
А порой из Моцарта песня настоящая –
с болтовнёю справится и заглушит чох.
С нотною линейкою обручилась ягода,
си-бемолем светятся чёрные бока.
Всё ей – филармония, всё ей – птичья грамота…
С ежегодной верою смотрит в облака.
Весенней порой
Си'верко, полуденник, закатник –
в них живёт весенняя пора.
Километры воздуха прокатят
по большой земле, как трактора.
И малину сделают двухцветной,
говорящей: точка и тире…
Вот и лето… Кустики-кареты,
водяные знаки на коре!
Радужных небес перемещенье
незаметно для глазного дна.
Коршун снял другое помещенье:
сверху – ветер, снизу – тишина.
И большое дерево, как праздник,
обнажая корни, небо пьёт…
Сиверко, полуденник, закатник…
Урожайным будет этот год!
Творчество
Помнится, полями
думал я о стуже,
думал тополями
и звездою в луже.
Образ собирался
в узел откровенья,
освещая часа
лучшие мгновенья.
Думал я лесами,
горною вершиной,
к мысли не взывая,
но молясь о Сыне.
Как легко и просто,
не кончая курсы,
по рассветным звёздам
изучать искусство!
И врастая в тему
лучшего дуэта,
выражать затею
дуновеньем света.
Весенняя посевная
Возле трактора – плуг, говорящий земле: «Извините,
если я запущу свои когти в ваш тёмный уют?
За вторженье своё подарю я вам солнце в зените
и пшеничное море – его элеваторы ждут!»
Розоватая дымка как думка, и птичьи коленца
отвечают ему – у земли не отрос ещё рот.
Вот мотор застучал, и дымы из трубы – полотенца,
и высокую ноту изношенный трактор берёт.
А кормилицу-мать лихорадит заботой весенней:
корневому сплетению жить надлежит глубиной!
И червяк средь него – очевидец зеркальных вселенных –
чечевицу нашёл и любуется ей, как луной.
Под ногами Агарти – страна агрономов и гномов,
с городами-высотками, в нитках подземных путей…
Каждый, ныне живущий, в стране этой будет как дома,
в батискафе сосновом без окон, увы, и дверей!
А на Белой горе, в зоне льда и щербатого камня
много раз наблюдали, как ангелы прошлых эпох
то озона глотнут, то амриту скатают руками
вроде хлебного мякиша – завтрак, обед ли – не плох!
И глядят день-деньской в голубые земные просторы
помогающим взглядом, единым на все времена…
У тушканчика горе: разрезало надвое норудунай
Чернозём осыпается, пахнет горячим мотором…
В развороченной почве детишки лежат и жена.
Весна на Алтае
Огонёк внутри аила. Дым, как локон у любимой.
Пауком летит по струнам чья-то лёгкая рука.
Если ты чабрец заваришь, если я поеду мимо –
встреча наша будет долгой, ночь в долине коротка.
У тебя в аиле пусто, но зато тебе – семнадцать.
Конь усталый. Век усталый. Белый месяц над горой.
Зашуршит снаружи крыша, смехом травы огласятся
– то катаются амуры, каждый – с луком и стрелой!
У Алтая три подарка: снег в горах, кедровый шёпот,
эдельвейса цвет недолгий, прославляющий ледник.
Если ты – родник бегущий, если я – косули топот,
даже ветер шепчет в ухо, чтобы я к тебе приник!
Сыч седой у коновязи, звёзд мерцающие лица.
Катит яшму дорогую с гор строптивая река.
Я тебя рисую небом, а себя – летящей птицей,
и пишу крылом по ветру: наша встреча – на века.
Горы и камни