Внезапно он склонился над прибором. Напряжённо прислушался. Правой рукой покрутил ручку настройки. Стрелка медленно поползла по шкале, так медленно, что он едва замечал её движение, — и тут в наушниках послышалось лёгкое неровное потрескивание.
Вслед за этим раздалось жужжание, но это был шум самого прибора. Он вслушивался в эти звуки, и вдруг ему стало казаться, что уши его вытягиваются всё больше и больше, и вот уже каждое из них прикреплено к голове только тонкой проволокой, и эта проволока тоже удлиняется, уши устремляются куда-то ввысь, навстречу таинственной и неведомой зоне ультразвука.
Маленькая стрелка продолжала медленно ползти по шкале, и вдруг он услышал крик — страшный, пронзительный крик; он вскочил и схватился за край стола. Он огляделся вокруг в надежде увидеть человека, который кричал. Поблизости никого не было, если не считать женщины в соседнем саду, но она же не могла так кричать. Она среза́ла чайные розы и складывала их в корзину.
И снова этот звук — душераздирающий, нечеловеческий крик, резкий и короткий, отчётливый и звонкий. В звуке было что-то грустное и одновременно металлическое, такого он никогда не слышал раньше. Клаузнер ещё раз огляделся, пытаясь проследить, откуда исходит звук. Единственным живым существом поблизости была эта женщина в соседнем саду. Он видел, как она наклонилась, взяла пальцами стебель розы и перерезала его ножницами. И тут он снова услышал вскрик.
В ту самую минуту, когда она срезала розу.
Женщина выпрямилась, бросила ножницы в корзину и уже направилась было к дому.
— Миссис Сондерс! — крикнул Клаузнер срывающимся от волнения голосом. — Миссис Сондерс, подождите!
Женщина обернулась и увидела соседа, стоявшего на лужайке своего сада, — нелепый маленький человечек, размахивающий руками, с наушниками на голове. Он окликнул её так громко и неожиданно, что она испугалась.
— Срежьте ещё одну розу! Пожалуйста, срежьте ещё одну! Быстрее.
Она стояла неподвижно, ничего не понимая.
— Зачем, мистер Клаузнер? — удивилась она. — Что случилось?
— Ну, пожалуйста, я прошу вас, — сказал он. — Срежьте ещё одну розу!
Миссис Сондерс всегда считала своего соседа довольно странным человеком, но теперь… теперь он, кажется, совсем сошёл с ума. Она подумала, не сбегать ли ей в дом за мужем. Нет, ничего, тут же успокоила она себя. Ничего, он не опасен. Сделаю, как он просит.
— Ну, конечно, мистер Клаузнер, если вам это нужно, — сказала она и, вынув из корзины ножницы, срезала ещё одну розу.
И снова Клаузнер услышал тот ужасный вопль, опять в ту самую минуту, когда был перерезан стебель розы. Он сорвал наушники и побежал к забору, разделявшему два сада.
— Всё в порядке, — сказал он. — Достаточно. Больше не надо. Ради бога, не надо!
Женщине стояла и смотрела на него недоумевающе, держа в руке только что срезанную чайную розу.
— Сейчас я вам что-то скажу, миссис Сондерс, — обратился он к ней. — Что-то такое, чему вы не поверите. — Он схватился за забор и внимательно посмотрел на неё через толстые стёкла очков. — Сегодня вечером вы нарезали полную корзину роз. Острыми ножницами вы перерезали стебли живых существ, и каждая роза, которую вы срезали, издавала пронзительный крик. Вы знаете об этом, миссис Сондерс?
— Нет, — сказала она. — Я, безусловно, этого не знаю.
— Но это так. — Он учащённо дышал и старался справиться с волнением. — Я слышал, как они кричат. Каждый раз, когда вы перерезали стебель, я слышал крик боли. Очень высокий звук, примерно сто тридцать две тысячи колебаний в секунду. Вы сами вряд ли могли бы услышать его. Но я слышал.
— Неужели, мистер Клаузнер? — Она решила, что через пять секунд убежит домой.
— Вы могли бы возразить, — сказал он, — что куст розы не может чувствовать, потому что у него нет нервной системы, и не может кричать, так как у него нет горла. И вы были бы правы. Ничего этого у него нет. Но как вы можете знать, миссис Сондерс, — при этом он перегнулся через забор и понизил голос до шёпота, — как вы можете знать, что стебель розы не испытывает такой же боли, когда его перерезают пополам, какую почувствовали бы вы, если бы кто-нибудь перерезал вам талию садовыми ножницами? Откуда вы можете знать это? Ведь роза тоже живая, не правда ли?