Накинув первую попавшуюся одежду и на скорую руку прибравшись в комнате, я на цыпочках двинулся мимо ванной в сторону кухни. Звук воды утих, и я отчетливо слышал, как незнакомка плескалась в старой как мир чугунке. Жар горячей ванны чувствовался даже с моей стороны. Сам я чересчур горячей ванны не жаловал и вообще предпочитал принимать душ.
На кухне разгорячившийся я приоткрыл форточку и снова закурил. Докурив уже вторую за утро сигарету, я поставил кипятиться чайник. Что бы ни произошло ночью, мне нужен был кофе, да послаще. Я достал две чашки и потянулся за полупустой жестяной банкой. Себе сделал как обычно, а незнакомке подал простой. Я понятия не имел, какой кофе она предпочитала. Может, она вообще предпочитала пить утром чай. Я бы не удивился. Я бы теперь вообще ничему не удивился, даже концу света.
Спустя некоторое время неловкого одиночества я услышал, как дверь ванной открылась.
Она вошла в моем халате и с причудливым тюрбаном на голове. Она была в том возрасте, когда нельзя сказать наверняка, сколько молодой женщине лет. Ей могло быть двадцать, двадцать пять, а могло быть и все тридцать. Но вряд ли больше. Ее лицо без макияжа дышало свежестью, свойственной скорее девушкам, нежели женщинам. У нее были темные властные глаза и загорелая кожа. Ни то она только вернулась из отпуска, ни то умела правильно загорать в солярии. Нельзя сказать, что она была в моем вкусе, но она определенно была красива. Достаточно красива, чтобы случилось то, что, по всей видимости, случилось. У меня вновь предательски выступил багрянец.
– Это мне? Боже, как мило, – улыбнулась она и потянулась к чашке.
Я пребывал в легком ступоре и не смог ничего ответить сходу. В голове словно не мог сойтись контакт, нужный для того, чтобы связать несколько слов в осмысленное предложение. Сдержанно поздороваться? Беспардонно спросить, кто она такая? Сделать вежливый комплимент или, быть может, вообще отмолчаться? Я растерялся и быстро заморгал.
– Сахару или, может, молока? – выдавил я из себя первое, что пришло в голову и не казалось совсем неуместным, учитывая, что я предложил ей совсем пустой кофе, который, к слову, успел слегка остыть.
– Нет, спасибо, – ответила она, села напротив и сделала глоток. Для любительницы крепкого кофе без молока и сахара у нее была до неприличия белоснежная улыбка. Она оценивающе причмокнула. – Поостыл, конечно. Ну да ладно. Главное ведь внимание.
Я придвинулся чуть ближе к ее лицу и в голове начали вспыхивать все новые подробности прошедшей ночи. По крайней мере, ее глаза и губы уже не казались такими незнакомыми. Однако вспомнить ее имени я все же не мог, как бы ни напрягал извилины.
– Как голова? Болит? Жить будешь? Выглядишь бледновато …
– Настолько плохо, что напрочь отшибло память о том, что было сегодня ночью, – честно признался я, понимая, что увиливать бесполезно. – Впрочем, все было бы не так плохо, если бы не здешние самолеты, вертолеты и весь авиапарк в целом.
– Неудивительно, – она сочувственно кивнула. – Тебе незнакомо чувство меры. А вот глупейшей состязательности, как я успела заметить, не занимать.
Препираться не хотелось, да и смысла не было. Незнакомка хотя бы отчасти, но была права. Меня и вправду частенько кидало из крайности в крайность. И не меня одного. Я привык к жизни на противоположных полюсах. Это было, можно сказать, семейное. Насчет состязательности она тоже оказалась права – за мной имелся и такой грешок. Впрочем, у меня были на то причины.
– Не поспоришь. В моем случае это наследственное.
– В самом деле?
– Да, досталось от отца. Он тоже не знал меры и не умел вовремя остановиться. Яблоко от яблони, – сказал я, помешивая кофе погнутой ложкой.
– Каков отец, таков и сын. Жутко неудобно, наверное. Иногда все-таки нужно заставить себя остановиться, или наутро греха не оберешься, – она показала на меня прямой как штык ложкой. – Ты – наглядный пример и яркое тому подтверждение.
Незнакомка отвернулась и заразительно зевнула. Я поддался и тоже зевнул – в кулачок.