– А меня зовут Анна, – вдруг заявила она.
– Очень приятно, Николай, – я повеселел, ведь теперь не нужно было спрашивать ее имя.
– Помню. Давай перейдем на «ты». Мы этой ночью больше чем породнились.
Не вздумайте гореть щеки!
– Идет. Что еще глупого я вчера натворил?
– Ты? Ничего. А вот дружочек твой слишком навязчиво пытался мне понравиться. Эффект произвел, прямо скажем, противоположный. А ты … самое большое затронул некоторые темы, на которые не стал бы говорить на трезвую голову.
– Например? – напрягся я.
– Например, вряд ли стал бы говорить об отце.
– Справедливо, не стал бы. Но не думаю, что я мог сказать нечто компрометирующее.
– Ничего такого и не сказал. Да вот только сдается мне, что без спиртного ты не стал бы говорить на эту тему вообще.
– Не стал бы. Зачем мучить окружающих своими проблемами?
– Извини, что лезу, но нужно же хоть изредка выговариваться. Я вижу, что тебе нелегко. По глазам вижу.
– Да ну? И что же ты видишь? Юного отщепенца, которого судьба мотает от места к месту, а кровь из крайности в крайность? – полный скепсиса я положил голову на ладонь. – Или недоросля, который не может толком разобраться в самом себе?
– Это тоже вижу. Но прежде всего я вижу грусть, – она заглянула мне в глаза. – У тебя глаза печального кокер-спаниеля.
– Это ведь комплимент? Если так, то я к ним не привыкший, но спасибо. Впрочем, я понятия не имею, как выглядят печальные кокер-спаниели, и вообще предпочитаю кошек. Мы с ними лучше уживаемся. Они в одном углу, я в другом, и всем хорошо.
– Жалко, ведь я собачница-рецидивистка, – она снова звонко засмеялась. В ее голосе было нечто располагающее, необъяснимо дружеское. С ней было легко говорить, хоть мы почти и не знали друг друга. Она была легка на подъем и инициативна. Она была из тех, кто мог расшевелить моего внутреннего медведя.
Мы просто пили кофе. Сложно представить менее романтичную обстановку, но меня все устраивало. Мы были знакомы всего одну ночь, и вряд ли наше знакомство затянулось бы. Я сидел спиной к окну. Солнце слабо, но приятно припекало. Анна сняла полотенце с головы, высвободив мокрые темно-русые волосы. Я потушил очередную сигарету, бросил окурок в пепельницу и потянулся за последней на утро. Я невольно поднял глаза на собеседницу, которая о чем-то щебетала. Я выхватывал какие-то отдельные слова, но уделял больше внимания ее интонациям, жестам, живой мимике. Сам я молчал и курил. Я курил, но на ее лице не было и тени протеста или отвращения, хоть едкий серый дым то и дело широкими кольцами тянулся в ее сторону.
Я предложил сигарету. Она не отказалась и прикурила.
– Так что? – она затянулась сигаретой, и та легкость, с которой ее легкие приняли тяжелый дым, выдала в ней заядлую курильщицу. – Отведешь душу?
– Ой, не доводи до греха, – я безуспешно силился улыбнуться. – Не хочу никому досаждать своими проблемами, правда.
– А если я скажу, что настаиваю? Я же говорила – я эгоистка.
Все мы немного эгоисты – даже те, кто себя таковым не считает. Я выдохнул и бросил едва тронутую сигарету в пепельницу. Если она так жаждала узнать, при каких обстоятельствах я вернулся домой, то почему бы и не рассказать? Никому от этого хуже не стало бы – ни мне, ни ей.
– В этой квартире, – я показательно обвел кухню руками, – я прожил почти все свое раннее детство. Потом, в силу некоторых злоключений, я был вынужден уехать к черту на кулички. Впоследствии меня носило туда-сюда. Было время, когда я вернулся сюда, но жил в другой части города, не так далеко отсюда, можно доехать на автобусах. Противоречивое было время. Я до сих пор вспоминаю о нем с горькой улыбкой. Потом я и вовсе уехал из страны, заработав напоследок не самую приятную травму головы, от которой долго и мучительно оправлялся. Меня до сих пор мучают мигрени, и это еще не самое страшное из последствий. Последние годы я жил во Франции, поэтому не удивляйся, если начну вдруг картавить или говорить в нос. И вот недавно, менее года назад, в канун дня рождения моей матери, мне бандеролью присылают кучу каких-то бумаг и письмо с заявлением, что отец, оказывается, скончался и оставил мне в наследство эту самую квартиру. Как нас нашли в чужой стране – не знаю и знать не хочу. Недолго думая, я все бросаю, ругаюсь со многими дорогими мне людьми, отказываюсь от не самой пыльной работенки и мчусь обратно сюда, в родной город. Здесь меня холодно встречает родня по отцу – его брат с женой. Я прохожу через все круги канцелярского ада и с божьей помощью получаю-таки в собственность квартиру, с которой и так связаны не самые приятные воспоминания. Потом, чтобы хоть как-то начать содержать себя, я нахожу работу в какой-то мутной забегаловке и начинаю водиться с уже знакомым тебе хулиганом. С ним мы ходим по местам не столь отдаленным, где каждую неделю прожигаем жизнь и ищем ее смысл в бутылке. Во всяком случае, до тех пор, пока он не укатывает с очередной дамочкой ни то к себе, ни то к ней, ни то куда-то еще. Доволен ли я своим текущим положением? Нет. Могу ли я выбраться из порочного круга? Тоже нет. Это вроде бы все, что прямо или косвенно наложило отпечаток, но если я упустил что-то еще читающееся в глазах или других частях тела, то я готов ответить на самые каверзные вопросы.