С этими словами он вручил мне большой пакет, внутри которого нашлись немецкие шоколадные конфеты и ещё какая-то мелочь в небольших коробочках: наверняка пополнение моей коллекции. Сколько себя помню, собирала стеклянные фигурки всего на свете по непонятной причине. А Сорин, когда узнал об этом, принялся возить мне особенные подарки из тех мест, где бывал. Благодарностью послужило крепкое рукопожатие и лучезарная улыбка. Я знала, что она такая — смотреть на этого прекрасного молодого мужчину не слишком высокого роста, с вечно лохматыми чёрными волосами и тёмно-карими глазами, было и приятно, и радостно. Для меня он был настоящим солнцем — светил всегда и везде, даже если находился далеко.
Пока Сорин устраивался за столом, а я наливала ему свежий чай, мне невольно вспомнилось, как мы познакомились. Это случилось в последний год перед старшими классами, мне уже приходилось изъясняться знаками, а мой будущий друг перевёлся в школу из соседнего города в связи с переездом. Как-то так вышло, что наши парты оказались рядом. Он вечно забывал то карандаш, то ручку, а у меня обязательно находились запасные. В классе тогда мало кто общался со мной — было сложно подстроиться под новые условия, да и я почти замкнулась в себе, но Сорин… Магическим образом он всегда появлялся рядом, изучал меня издалека и провожал до дома: сначала незаметно, а потом уже в открытую, и не принимал никаких возражений, делая вид, что не понимает моих жестов и сурового выражения лица. Так и подружились — и жили рядом.
— Нико, как ты тут без меня? — деловито осведомился Сорин, забирая половину яичницы.
Я только плечами пожала: кто же знает, как? Работала, ходила на курсы повышения квалификации и сидела дома. Погода не располагала к прогулкам.
— Конечно! Если бы я не уехал, то обязательно вытащил бы свою милую домоседку на променад, — улыбнулся он. — Ты без меня совсем зачахнешь, дорогая. Так нельзя.
Опустив голову, я сделала вид, что увлечена завтраком. Сорин каждый раз подначивал меня по поводу тихой затворнической жизни, которую я вела. Он всё пытался победить мои комплексы и страхи, касающиеся невозможности говорить, но пока — безуспешно. Дома, одна, я чувствовала себя в полной безопасности, а в местах, где много людей — было слишком страшно и тревожно, особенно если попадала туда без друга. В какой-то момент он заменил мне семью, заменил вообще всех. Наши отношения казались мне более близкими, чем с родителями. Мама иногда, когда звонила, высказывала своё беспокойство по поводу нашей дружбы — она просто не представляла, что мужчина и женщина могут не испытывать друг к другу никаких иных чувств, кроме как большой привязанности, уважения и тепла.
— Эй, Нико… Ты чего? — тихо позвал Сорин. — Если не хочешь, можешь никуда не ходить. Я же знаю, что тебе тяжело. Но столько лет… Твоя жизнь проходит, и мне так больно смотреть, как ты не заполняешь её ничем, кроме работы… И…
— И тебя, — ответила я ему жестом. На мгновение мне показалось, что он хочет что-то сказать, поэтому, набравшись смелости, спросила. — Есть какие-то новости?
— Если честно, да… Я решил сделать предложение Катерине. Как думаешь, она согласится?
Я опешила от этих слов. Сорин давно встречался с Катериной, они были удивительно гармоничной парой, но мне казалось, что до свадьбы ещё так далеко, ведь мы все довольно молоды. С удивлением обнаружила, что мне немного горько оттого, что самый близкий человек теперь станет чуть дальше. Как жаль, что жизнь идёт вперёд и меняется. Вот бы всегда всё было так, как сейчас, как год назад. Но, тем не менее, я кивнула и улыбнулась. А чуть позже добавила уже руками:
— Конечно, согласится. Вы такая чудесная пара. Думаю, она давно ждала твоего предложения.
Но, кажется, Сорин мне не очень-то поверил. Он улыбнулся как-то грустно и даже с лёгким укором, и я почувствовала себя виноватой в том, что не сказала всё честно, но расстраивать его не хотелось. Наверное, каждому человеку хотелось бы найти свою пару, полюбить и получить в ответ взаимность. Только вот для меня взаимность между Катериной и Сорином значила одно — личное забвение и одиночество.
Я действительно вела закрытый образ жизни, чуралась людей и никак не могла смириться с тем, что приходилось общаться жестами. Может быть, если бы я родилась такой, то было бы гораздо легче — никаких воспоминаний и сравнений с прошлым. Одно время родители искали психологов и психотерапевтов, чтобы они проработали со мной травму — время и деньги оказались потрачены впустую. Все специалисты в один голос утверждали, что я вполне могу говорить, стоит только захотеть. Но сигнал к речевому центру одним желанием не посылался.