- И кто же твой персональный дизайнер? - Колетт чуть отстранилась. Почему-то в её голову, с быстротой разбегающихся тараканов, полезли разного рода мысли, связанные с Сорелем. Да. Именно он пришел ей в голову. Без стука. Просто взял и вломился. Ворвался как вихрь. - Что молчишь?
Антуан вздохнул, явно не собирающийся вдаваться в подробности, но ему всё равно пришлось посмотреть на «странные» следы рядом с пуговицей. В одно мгновение его взгляд изменился. Колетт сразу уловила это.
- Где ты взяла эту рубашку? - тут же спросил Эго.
- С вешалки сняла, - Колетт пожала плечами. Но она уже не могла говорить также спокойно. В ушах набатом звучало чертово имя - Жан Сорель. Ей пришлось даже отойти от Эго. И помотать головой. - А что не так?
- Это не моя рубашка.
У Колетт сердце в пятки укатилось с такой скоростью, будто все внутренние органы исчезли. Он сглотнула, ожидая услышать, чья же «эта рубашка на самом деле», но Эго только качнул головой и тут же натянул на переносицу очки. Вместе с холодной маской отстраненности на все лицо.
- И какого чёрта она здесь? Я же... отдавал её...
Колетт резко захотелось снять с себя чужую вещь. Вот теперь - точно чужую. Она потянулась к пуговицам. Но тут сообразила, что останется почти нагишом. А под таким пристальным взглядом Эго этого ей тоже резко расхотелось.
- Чья это рубашка? - Тату сумела найти в себе силы спросить.
- Что? - Эго, казалось, уже погрузился в свои мысли.
- Ты сказал, что она не твоя, - повторила Колетт. - Значит, чья?
Антуан на мгновение замялся. Опустил глаза. Потом резко посмотрел на неё.
- Розенкранца.
Колетт мысленно матюгнулась. Громко. И с чувством. Неужели она рассчитывала, что сейчас он ей расскажет про своего любовника? Ага, разбежалась. Он соврал. Черт его возьми - соврал. Ничего лучше не придумал, очевидно.
- А что, у вас с Розенкранцем рубашки в одном шкафу висят?
- Это долго объяснять. Да и вообще: это исключение, - сказал Эго, снова отводя глаза. - Извини, ради бога, но... ты не могла бы...
- Снять? - усмехнулась Колетт.
- Да, - кивнул Эго. Он резко помрачнел. - Я верну её. Точнее - избавлюсь.
- Зачем? - Колетт решила пойти до конца. - Может, Розенкранц против? Ты его спросил? Может, эта рубашка ему ещё пригодится.
- Сомневаюсь...
- Может, спросим?
Эго растерялся. Колетт увидела это по тому, как приоткрылся его рот и как забегали глаза. Она почти сдалась и сказала ему, что знает о том, чья это рубашка, но Эго опередил:
- Спрашивай, если тебе так хочется. У него и так работы воз. А если ещё с такими пустяками лезть, то... никаких суток не хватит, чтоб всё привести в порядок.
- Да, ты прав, - Колетт стало противно. От себя. И от Эго. Он и сам, похоже, не до конца понимал, что ставит всех в идиотское положение. А Розенкранц, который вообще ни при делах, не должен быть приперт к стенке. - Забери.
Колетт сняла с себя рубашку и протянула её Эго.
- Спасибо, - Колетт отметила, как дрогнули у него руки, когда он прикоснулся к этой рубашке. И её едва не вывернуло от мысли, что Антуана Эго бросает в дрожь от воспоминаний о любовнике. - Извини меня...
И снова всё вернулось.
Сомнения.
Страх.
Слезы.
Снова Колетт не знала куда себя деть от проклятых мыслей, что лезли в голову. Больную голову. Температура тоже вернулась. Но на этот раз Колетт не попросила Антуана посидеть с ней. Она сама приняла таблетку и забралась в постель. Сперва она вообще хотела уехать домой, но вспомнила о детях Байо. Хорошо, что она вовремя обнаружила простуду, иначе, как пить дать, заразила бы. А с ними возни ещё больше. Да и осложнения к детям липнут как репейник.
Больше всего Колетт угнетало то, что Антуан сразу изменил тон, выражение лица и даже мысли - она видела это также отчетливо, как и то, что что он хочет быть с ней. Хочет. Но, - очевидно, - не до конца? Или как? Или он опять испугался? Что она уйдет? Но тогда, какого хрена не сказал правду?! Почему повесил всё на бедного Розенкранца? Что ему помешало сказать правду? Просто взять и сказать: «Да, это рубашка моего бывшего мужчины - Жана Сореля. Но - к черту его, потому что я теперь с тобой!», - Колетт не понимала.
Колетт понимала, как устроена эта пресловутая вечно-правильная-мужская-логика.
И в особенности - логика Антуана Эго.
Колетт не знала также и на сколько их хватит - если так пойдет дальше, то отношения быстро станут не в радость. Зато - в тягость. Максимум, месяц недоговорённостей, и всё - можно сушить сухари. Любовь пройдет, а помидоры завянут даже, не начав цвести. Она знала это по бывшим отношениям: сперва с Феликсом, который не умел говорить о проблемах, а мог только уходить пьянствовать и проматывать деньги; затем - Лингвини, который тоже, стойно Эго, решился врать, думая, что долго протянет. И пусть ни Феликса, ни Альфредо Колетт не любила, но всё же - этот опыт дал ей многое. А, может, те отношения были нужны, скорее, им? Может, потому она и забивала на все косяки, просто упирая на то, что ещё «встретит своего принца»?