Признаться, в последнее время Колетт стала отчаиваться. Мужчины, которые попадались ей на пути, были не те: она чувствовала это сразу. Первая встреча могла уже немало сказать о характере. Чаще и до этого не доходило. Потом она и вовсе перестала знакомиться.
Жизнь после увольнения из «Гюсто» стала для неё какой-то серой. И дело было не в том, что она привыкла к своему месту, к коллегам, к хорошей зарплате, - это-то всё было, - а в том, что «Гюсто» давал ей, какую-никакую, стабильность. Там у неё не было времени, чтобы думать о чем-то постороннем. Там проблема отношений стояла не так остро. Да, работать приходилось много, но тогда Колетт нравилось это. После были «перебивки» на «Бистро» и всякие забегаловки, где работать было невозможно.
Сейчас Колетт почти пожалела о том, что не поехала с родителями за пределы Франции. Когда они звали к себе. Обещали помочь с работой. Может, нужно было решаться? Но - нет. Она выбрала поездку к Байо.
- Мадмуазель Тату? - дверь с тихим стуком приоткрылась. Голова Розенкранца просунулась в щель. - Простите, можно?
Колетт кивнула и отвернулась. Она не хотела показывать Розенкранцу слезы. Он вошел с подносом. Колетт явно уловила запах съестного. Но аппетита не было. От слова «совсем».
- Может, вы хоть немного поедите?
- Нет, спасибо, - ответила Колетт. - Я не голодна.
- Всё в порядке? - Розенкранца невозможно было провести. - Мсье Эго опять в кабинете... серый как пепел... я и заходить боюсь...
- Он устал, - констатировала Колетт. - От меня.
- С чего вы взяли?
- Просто знаю, - сказала Тату, усмехаясь. - Вы тоже отдохнули бы, Розенкранц.
- Я бы и рад - некогда.
- Разрешите вас спросить, Розенкранц? - Колетт смахнула слёзы и повернулась к нему. - Только... если можно, то пусть это останется между нами?
- Конечно, - он с готовностью кивнул. - Работа у меня такая. Хранить чужие тайны. Да уж.
- Вы знаете Жана Сореля?
Розенкранц также, как и Эго, на мгновение растерялся Колетт смотрела не отрываясь. Боясь пропустить мельчайшее изменение в мимике. Мужчина замер. В неопределённой позе.
- Могу я вас тоже спросить? - начал он.
- Да, спрашивайте.
- Откуда вы его изволите знать? - Розенкранц поставил поднос на столик. - Он делал вам снимки?
- Нет, не мне, - Колетт села, натягивая одеяло до подбородка. - Он был в «Гюсто».
- Ах, вот оно как...
- Розенкранц, я скажу вам честно: я знаю о том, что у него были отношения с...
- Да, с нашим мсье Эго, - выдохнул Розенкранц. - Не так часто меня об этом спрашивают - поймите правильно, мадмуазель Тату. Если не считать того раза в доме его матери, то мы с вами больше и не говорили на столь щепетильные темы.
В его речи Колетт больше всего понравилось две вещи: первая - фраза «наш мсье Эго», она странным образом грела душу - тем, что Розенкранц явно признал её, Колетт, и намекал, мол, «я совершенно не против ваших отношений», а вторая - нормальный тон. Не раздраженный, не истеричный. Доверительный. Спокойный. Будто он тоже хотел с ней поговорить. А тут она сама завела эту тему.
- Я не буду выяснять, откуда вы узнали о подробностях личной жизни мсье Эго, - сказал Розенкранц ещё чуть погодя. - Ваш друг Байо, наверняка, всё рассказал. Так?
- Да, - ответила Колетт.
- Вы переживаете, очевидно, из-за того, что мсье Эго когда-то жил с мужчиной?
- А вы бы не переживали? - Колетт почувствовала себя глупо. Зачем она полезла с этой темой. Сейчас Розенкранц найдет сто и одну причину оправдать Эго. Точно. - Вы бы молча продолжали делать вид, что всё отлично?
- Обычно, когда одни отношения заканчиваются, а другие - начинаются, люди переживают по пустякам. Так бывает, - Розенкранц заговорил с ней как с душевнобольной. Колетт снова усмехнулась. - Нужно уметь отпускать. И мириться с прошлым друг друга...
- Розенкранц! - одернула его Колетт. - Я не...
- Ради будущего, - закончил тот, улыбаясь. - Если вы на самом деле испытываете к мсье Эго сильные чувства, как и он к вам, в чем я, лично, не сомневаюсь, то должны просто смириться с тем, что когда-то... да, он был с мужчиной. Но - замечу, мадемуазель Тату, - это время уже прошло. Давно прошло.
- А почему же тогда мсье Эго так бурно реагирует на его рубашки, висящие в шкафу? - Колетт не хотела говорить об этом, но не выдержала. - Если всё давно прошло?
- Представьте себе, что вы знали человека больше десяти лет к ряду... и вот вы обнаруживаете какой-то кусочек его, его души или какую-то личную вещь, что тоже, кстати, отражает душу, у себя... что вы будете делать? Вас, разве, не проймет на эмоции?