Колетт преследовало угнетающее чувство вины. Она не могла внятно его сформулировать словесно, но внутри что-то будто ныло. Днем и ночью. Постоянно. Как дупло от вырванного зуба. Или старая рана. Она чувствовала себя как охотник. Загоняющий добычу. Будто она - это хищник, сидящий в засаде, а Эго - бедный, ничего не подозревающий травоядный.
Колетт понимала: вечно так продолжаться не может. Рано или поздно - придется поговорить. Откровенно. И не факт, что она выйдет из этого поединка победительницей. Или Эго окажется в правых. Нет. Всё может быть прозаичнее - они просто не поймут друг друга. Не смогут. Каждый смотрит ведь со своей колокольни.
Колетт, хоть и выглядела куда увереннее в этих отношениях, но в глубине души и она боялась.
Во-первых, она боялась показаться навязчивой. Колетт считала, что люди не имеют права цепляться друг за друга если хотя бы одному из них некомфортно. А уж если некомфортно обоим - и подавно нужно разбегаться.
Во-вторых, она боялась, что чёртов Сорель объявится, а она не сможет отстоять свои позиции. Жан Сорель - это же не швабра-Люси, которую Антуан терпеть не может. Тут всё по-другому. И что ей делать, если этот фотограф на самом деле решит вернуть Антуана - неясно. У Сореля же за плечами почти пятнадцать лет рядом с Эго, а у неё?
Колетт не хотела даже мысли такой допускать, но разве мысли спрашивают? Нет. Не спрашивают. И это самое противное.
В-третьих, она боялась, что сама сломается или перегорит раньше, чем Эго вообще сообразит, что и к чему. Колетт почему-то была уверена, что Антуан является в отношениях больше ведомым, нежели ведущим. Да и по характеру он весьма сильно смахивает на печального и ранимого меланхолика. Иногда, конечно, в нем просыпается и дерзкий холерик, или, скажем, пофигистичный флегматик, но...
Ну и, конечно, Колетт, как и всякий человек, боялась общества. Мнения, которое оно навязывает всем. Не объясняя, кто прав, а кто - виноват. Просто швыряет в лицо факты. И требует неукоснительного подчинения мнению большинства от каждого отдельного индивида. Колетт всегда знала - это стереотип. Устойчивый и живучий. «Общество» и его «единственно-правильное мнение» - это стена. Стена, которую нужно ломать. Но не у всех получается. Она не была уверена в себе настолько, чтоб смело идти вперед.
Какое-то время Тату лежала и просто думала о том, как можно накрутить себя до ручки. И, вроде бы, - это простые мысли. Но только дай им волю - сожрут. Колетт порадовалась тому, что она пока ещё не конченный пессимист. А потому, она сумела взять себя в ласты и подняться с кровати. Она чувствовала себя разбитой: тело неприятно ломило, глаза слегка слезились - насморк ещё давал о себе знать. Но стало куда лучше, чем было - это уже прогресс.
Конечно, после температуры и не так, бывает, штормит, но Колетт было важно, как можно раньше встать на ноги. Она не хотела сидеть на шее Эго. Она даже не знала, как на самом деле он отреагировал бы на то, что она осталась у него на несколько дней. Если бы она не слегла с болезнью. Да скорее всего - он бы и не пригласил её.
Колетт только грустно усмехнулась.
Она знала, что ей пора срочно заниматься делами: устраиваться на работу, решать вопросы с детьми Байо, решать вопросы с собственной безопасностью. Колетт едва представляла, сколько ещё предстоит - ей уже ничего не хотелось. А всё почему - потому что она не была уверена, будет ли рядом Антуан...
Пытаясь не думать о плохом и не накручивать себя, Колетт взялась за мобильный. Первым делом. Конечно, вот тебе и двадцать первый век - глаза не успеваешь открыть, сразу хватай гаджет. В телефоне обнаружилась куча сообщений от Франсуа. Колетт поражалась ему: он вёл себя так, словно у него всё лучше некуда. А ведь его ситуация была настолько паршивой, что хоть в петлю лезь. Но нет - Франсуа Байо демонстрировал как раз истинное жизнелюбие. Колетт знала, как непросто ему это даётся. И потому даже злиться на него долго не могла. Колетт улыбнулась, когда прочитала его сообщение, где он писал, что «слегка прифигел от новости, что её увез к себе Эго», затем - желал скорейшего выздоровления и просил позвонить, так как переживает.
Однако Колетт решила, что всё это подождет. Хотя бы до того момента, пока она не позавтракает. Тату с удовольствием поймала себя на мысли, что она проголодалась. Ещё один хороший знак - появившийся аппетит всегда сигнализирует, что дело движется к поправке. Вот только... Розенкранц не отреагировал на её приветствие. Он вообще стоял как истукан и смотрел в одну точку. Колетт покосилась на него раз и другой, пока он находился возле обеденного стола и будто на автомате раскладывал столовые приборы.