— И вы тоже?
Она опять по-детски надула губы.
— Они могли бы назвать его Бомоном, но для меня он никогда бы не был Бью. Я бы всегда называла его Нэп. Нэп. Нэп. Нэп. — Ее лицо сморщилось. — Все изменилось после ухода Бью… и никогда уже не будет прежним.
Я была слишком взволнована, чтобы слушать дальше, и уже повернулась, чтобы идти домой, но она с неожиданной силой схватила меня за руку, словно клещами. Руки у нее были очень горячими: они жгли меня даже через рукав.
— Она не вернется, — произнесла она. — Она ушла навсегда.
Я повернулась к ней почти с гневом:
— Откуда вы знаете?
Она хитро посмотрела на меня и приблизила свое лицо к моему так, что видна стала каждая морщинка, а притворная улыбка на таком расстоянии превратилась в зловещую.
— Потому что я просто знаю, и все, — сказала она.
Я слегка отодвинулась от нее.
— Если вы что-то знаете, то должны немедленно сообщить полиции, или сэру Вильяму, или…
Она покачала головой.
— Она не поверит мне.
— Вы хотите сказать, что действительно знаете, где Эдит?
Она кивнула, улыбаясь.
— Где же? Пожалуйста, скажите мне… Где она?
— Она не здесь. Она никогда не вернется сюда. Она ушла — навсегда.
— Вы в самом деле что-то знаете?
Опять этот многозначительный кивок, эта хитрая улыбка.
— Я знаю, что она не здесь. Что она никогда не вернется. Я знаю просто потому, что знаю такие вещи. Я это чувствую. Эдит ушла. Мы больше никогда не увидим ее.
Я почувствовала раздражение, потому что на секунду поверила, будто ей действительно что-то известно.
Наскоро извинившись сквозь зубы, я бросилась в дом.
В то же день позднее события приобрели пугающий оборот. В Ловат-Стейси явилась миссис Рендолл, таща за собой Сильвию. Девочка плакала, упиралась и явно была встревожена. Миссис Рендолл была в своем обычном воинствующем настроении.
Мы с миссис Линкрофт сидели в зале и, как и все в тот момент, разговаривали об Эдит, недоумевая, что же еще можно предпринять, чтобы разрешил, эту загадку. После исчезновения Эдит прошло два дня. Джек Уизерс задал экономке кучу вопросов и пришел к выводу, что раз он не смог ничего выяснить, то ему следует обратиться в более высокие инстанции, но сэр Вильям был против.
Миссис Линкрофт объяснила мне:
— Он не выносит шумихи, которая, без сомнения, тут же возникнет вокруг этого дела. Все сразу вспомнят ту старую историю с Бью и опять начнут говорить, что на доме лежит проклятие. Он верит, что рано или поздно Эдит вернется, и хочет дать ей возможность сделать это тихо. Чем меньше шуму, тем скорее это дело забудется… когда она вернется.
Именно в этот момент ворвалась миссис Рендолл, толкая перед собой Сильвию.
— Случилось нечто ужасное. Я решила, что вы должны это узнать, и сразу же пришла сюда. Немедленно отведите меня к сэру Вильяму.
— Сэр Вильям был так расстроен случившимся, миссис Рендолл, что мне пришлось позвать доктора Смизерса, — напомнила миссис Линкрофт. — Сэру Вильяму дали успокоительное, и он сейчас спит, а доктор Смизерс распорядился, чтобы его ни в коем случае не будили.
Миссис Рендолл прикусила губу и надменно взглянула на миссис Линкрофт, которая ответила ей совершенно спокойным взглядом. Похоже, это было не впервые для нее.
— Тогда я подожду, — заявила жена пастора. — Потому что это чрезвычайно важно. Касается миссис Стейси.
— В таком случае, может быть, вы соблаговолите рассказать мне… или Джеку Уизерсу?
— Я расскажу только сэру Вильяму.
Миссис Линкрофт сказала:
— Он очень болен, миссис Рендолл, и если вы все-таки соизволите рассказать мне…
— Это жизненно важно, — начала было я, но миссис Рендолл жестом прервала меня; весь ее чопорный вид говорил о том, что она не собиралась позволять какой-то экономке или учительнице музыки указывать ей. При всем том ее прямо-таки распирало от желания поделиться тем, что она узнала.
— Очень хорошо, — произнесла она наконец. — Сильвия пришла ко мне с самой шокирующей историей, какую я когда-либо слышала. Услышь я ее не от Сильвии, ни за что бы не поверила, уверяю вас. Но он-то… Да ведь он оставил пастора в таком затруднении, и это после всего того, что мы для него сделали! Нет, каков, а! Так что я уже ничему не удивляюсь. Но кто бы мог подумать, что у нас заведется такая безнравственность… такой порок… в нашем-то порядочном обществе.