В последующие недели его сомнения переросли в активную критику. 13 июня Поццо ди Борго забил тревогу. В разговоре с герцогом де Блака он откровенно высказал все, что у него было на душе:
«Я сказал ему, что (…) нация нуждается в том, чтобы ее вытащили из неопределенного состояния, где она оказалась из-за стольких различных интересов, что законы должны быть незыблемы, а принимаемые меры должны объявляться в открытую; что Палаты следовало бы окружить уважением и почтением; что самое главное — определиться с будущим армии; что следует оставить под ружьем лишь тех, кому можно регулярно платить, а остальных необходимо уволить в отставку, где они перестанут составлять армейские корпуса, а значит, и перестанут быть опасными; что дела Почетного легиона должны быть улажены с максимальной деликатностью, чтобы не оскорбить тех, кто носит этот орден»{506}.
В своем письме он описывает нестабильность режима, его неспособность достучаться до сердец французов; он даже вполне резонно предсказал новые треволнения в будущем и вместе с тем подчеркивал, что стабильность Франции, на его взгляд, жизненно необходима для мира в Европе и имеет решающее значение для российских финансов[139]. Поццо ди Борго обращает особое внимание на размах недовольства в армии, которая насчитывала несколько сот тысяч человек и, естественно, не могла не представлять собой источник нестабильности[140]. Кроме того, дипломат не одобрял консервативного и даже реакционного подхода властей к вопросам религиозным, видя в этом еще одну опасность для гражданского мира[141].
Таким образом, летом 1814 года Поццо ди Борго наблюдал за консервативным креном новой власти с раздражением и ощущением собственного бессилия.
При этом, несмотря на все усилия дипломата, русско-французским отношениям по-прежнему недоставало теплоты и взаимного доверия. И два новых спорных вопроса отнюдь не способствовали их улучшению.
Во-первых, «дело Коленкура». Как мы помним, уже в апреле Александр I безуспешно пытался заступаться за герцога Виченцского перед графом д'Артуа. Впоследствии, покинув Францию, и будучи уверен, что заслуживает благодарности за помощь России в ходе переговоров, которые привели к заключению Парижского мирного договора, царь поручил Поццо ди Борго вновь ходатайствовать о Коленкуре перед королем; но посол вновь встретил отказ, что вызвало гнев Александра I[142].
Кроме того, сорвалась попытка брака между великой княжной Анной Павловной и герцогом Беррийским. Дело в том, что в мае, чтобы скрепить дипломатическое сближение, наметившееся между двумя династиями и восславить как принадлежность России к европейской цивилизации, так и возвращение «освобожденной от Наполеона» Франции в концерт наций, Александр I выразил готовность отдать свою сестру Анну в жены герцогу Беррийскому, наследнику французского трона. Это предложение было тем более знаменательно с политической и символической точки зрения, что в 1810 году Наполеон просил руки Анны Павловны, и отказали ему лишь под предлогом, что великой княжне едва исполнилось четырнадцать лет{507}.
На первых порах российское предложение показалось лестным и вызвало интерес при французском дворе, и Поццо ди Борго не жалел расходов на брачные переговоры. Он был убежден в политической важности подобного альянса:
«Не стоило бы упускать подобную возможность. Мир еще в должной степени не оценил Францию. Это уже не Хартвелльская Франция Людовика XVIII; это французская монархия с легитимными королями, и я обещаю вам, что в течение нескольких лет она вернет себе свой блеск, а возможно, и свои амбиции, но уж безусловно вернет свою важность»{508}.
Но камнем преткновения стал вопрос религии: король Франции потребовал обращения юной Анны в католичество, на что российский двор ответил категорическим отказом. Переговоры вяло тянулись до самого начала Венского конгресса и окончились ничем.
Венский конгресс стал эпохальным дипломатическим событием: его целью было перекроить карту Европы, устранив большинство геополитических новаций, возникших благодаря Французской революции и наполеоновским завоеваниям, опираясь при этом на другие принципы — в первую очередь европейскую безопасность и равновесие. В этом деле победители в целом сумели сохранить доброе согласие: Венский конгресс подтвердил условия первого Парижского мирного договора, подписанного 30 мая 1814 года, за которые так отчаянно бились Талейран и Александр I. Для «сдерживания» французской опасности были созданы буферные государства: на севере — Бельгия, присоединенная к Голландии, на востоке — Пруссия, получившая приращения на Рейне, на юго-востоке — Пьемонт-Савойя. Был создан новый Германский союз, состоявший из тридцати восьми германских государств с сеймом во Франкфурте. Но между союзниками не замедлили возникнуть разногласия: Австрия и Пруссия начали спорить из-за гегемонии в Германии, Пруссия и Англия — из-за Саксонии, а Австрия и Англия выступили против российских притязаний на Польшу.
139
«Все недовольны, без исключений, что всегда является тревожным знаком. Я сердцем и душой работаю ради спасения французов. От этого зависит слава императора и благо Европы. Здесь находится краеугольный камень общественного мира. Если случится революция, никаких финансов ни на что не будет, потому что придется оставаться во всеоружии». Шарль Поццо ди Борго — Карлу Нессельроде, (10) 22 июня 1814 г. // Correspondance diplomatique de Pozzo di Borgo. Op. cit. P. 16.
140
«Армия еще больше взволнована и беспокойна, хотя у нее нет никаких оснований жаловаться на короля. Все опубликованные указы, относящиеся к армии, доказывают, какие усилия прилагаются, чтобы удовлетворить ее, что 600 тысяч солдат, включая прибывающих сюда пленников, и высшие офицеры в количестве, превосходящем всякое понимание, не могут волшебным образом вернуться к порядку и стать мирными гражданами или подданными. Никто из тех, кто разумен и любит свою родину, не жалеет о Наполеоне; но многие личности, для которых беспорядок представляет единственную надежду на успех, желают такого командира, как он». Шарль Поццо ди Борго — Карлу Нессельроде, (25 июня) 6 июля 1814 г.// Ibid. Р. 18.
141
«Два дня назад генеральный комиссар полиции опубликовал правила соблюдения воскресений и проведения шествий в честь праздника Тела Господня. Этот указ, сам по себе имевший лишь моральные и религиозные цели, был составлен так, что встретил всеобщее неодобрение. Его осуждали за чрезмерную суровость и стеснение привычек повседневной жизни бесчисленного множества людей, поскольку нарушителям он угрожал значительным денежным штрафом, что входит в прерогативу уголовного законодательства, решения по которому король не имеет права принимать без согласия Палат, и, наконец, поскольку шествие — внешний культ, запрещенный прежним законом, который пока не отменен». Шарль Поццо ди Борго — Карлу Нессельроде, (1) 13 июня 1814 г. // Correspondance diplomatique des ambassadeurs et ministres de Russie en France et de France en Russie, de 1814 à 1830. P. 16.
142
Об этом свидетельствует письмо Нессельроде Шарлю Поццо ди Борго, (10) 22 июня 1814 г.: «Мой генерал, Вы знаете чувства уважения и благосклонности его императорского величества к герцогу Виченцскому, а также интерес, который император выражал к недавним поручениям ходатайствовать за него перед его христианнейшим величеством. Таким образом, Вы можете легко убедиться, насколько император, должно быть, был удивлен тем малоудовлетворительным результатом, о котором мне пришлось ему сообщить. Действительно, мог ли он ждать, после всех услуг, которые он оказал королю, после того, как он сыграл главную роль в его восстановлении на троне, после того, как он неоднократно подвергал свою жизнь опасности ради его дела, которое он защищал с таким упорством, которое только и позволило преодолеть все колебания и достичь цели, наконец, после того, как он еще столь недавно, в ходе мирных переговоров, предоставил королю столь ценные доказательства своих чувств, мог ли он предположить, что столкнется с подобным отказом? Его величество был глубоко оскорблен этим, и поручил Вашему Сиятельству продемонстрировать это без стеснения. Его мнение о герцоге Виченцском ни в коей мере не было опровергнуто; храбрость, с которой он всегда сражался против перегибов Бонапарта и всех злодеяний его системы, важнейшая услуга, которую он недавно оказал, в частности, королю и своей родине, предупредив гражданскую войну всем тем, что он сделал, чтобы добиться отречения, лишь увеличили уважение, которым мы ему обязаны…» Ibid. Р. 23.