Царь вовсе не хотел «расслабляться на диванах»[95] Тюильри, не желая подражать Наполеону, который, как правило, завоевывая новые страны, всегда располагался в самых красивых дворцах своих побежденных врагов. На первом этапе своей парижской жизни, когда Талейран убедил его отказаться от мысли жить в Елисейском дворце, царь поселился в особняке самого Талейрана, где и оставался до утра 12 апреля. Когда же российские военные удостоверилась, что Елисейский дворец не представляет никакой угрозы для безопасности царя, он переехал туда — в тот самый день, когда в Париж вступил граф д'Артуа, — и провел в Елисейском дворце второй этап своей парижской жизни, продлившийся до 2 июня. Царь жил на первом этаже в маленькой квартире Наполеона, выходившей в сад.
С самых первых часов своего нахождения в Париже Александр считал своим долгом донести до парижан послание мира и быстро приобрел благодарность столичных жителей. А вот его представители, к чему мы вернемся ниже[96], встретили довольно прохладный прием: Луи де Рошешуар, парижский комендант, назначенный Александром I от Российской империи, сообщал, что они столкнулись с нежеланием сотрудничать со стороны французских гражданских и военных властей, в том числе со стороны префекта Сены, утвержденного в своей должности новой властью:
«Я расположил свои войска в боевом порядке на Гревской площади и поднялся в апартаменты префекта, которым тогда был г-н де Шаброль. Он встретил меня очень холодно, (…) находя препятствия к выполнению всего, о чем я просил. Я счел необходимым разговаривать с ним более сурово, напомнив, что мне поручено вступить во владение ратушей, для чего мне выделены два батальона русских гвардейцев и две пушки (…) от имени императора России»{385}.
Действительно, хотя войска коалиции вошли в Париж с посланием мира, их численность, составлявшая почти шестьдесят тысяч человек, и их требования: предоставить жилье и стол офицерам, солдатам — достаточное количество съестных припасов[97], а лошадям ежедневный рацион сена и соломы — означали для Парижа суровые реквизиции. Без реквизиций не обошлась ни одна сфера жизни, от самых важных до самых анекдотических. 6 апреля русский полковник писал префекту де Шабролю:
«Я прошу Вас соблаговолить послать в бюро его превосходительства господина военного губернатора Парижа стопу бумаги и несколько фунтов испанского воска наилучшего качества.
Господин префект, имею честь выразить Вам свое глубочайшее уважение,
Ваш покорнейший слуга»{386}.
Эти реквизиции стали предметом строжайшей административной процедуры. Оккупационные власти выдавали ордера на расквартирование и тщательно записывали расписки, исходя из компенсаций, которые в будущем должна была предоставить своим гражданам Франция. Вот, к примеру, документ от 1 апреля:
95
Упоминание об этом имеется уже в рапорте от (19 февраля) 3 марта 1814 года русского офицера из высшего командования, вернувшегося в Мангейм из Шомона. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 4165.