В то время, когда Наполеон все еще находился в Фонтенбло и продолжались переговоры об его отречении, многочисленные солдаты французской армии, раненые или больные, начали прибывать в Париж в поисках прибежища; но, поскольку мир еще не был подписан, они боялись показаться в военной форме в общественных местах. Узнав о сложившейся ситуации, царь немедленно издал приказ с целью защитить этих людей, предоставленных самим себе:
«Его Величество император всея Руси узнал, что многие французские военные разных чинов в настоящее время находятся в Париже, куда их привело развитие событий войны или необходимость лечить свое здоровье, пострадавшее от тягот войны или от почетных ран. Он не предполагает, что они хотя бы на миг могли поверить, что им необходимо скрываться; в любом случае, он с удовольствием заявляет от своего лица и от лица своих союзников, что они свободны, абсолютно свободны, и подобно всем другим французам, призваны принять участие в мерах, которые должны решить великий вопрос. Речь идет о счастьи Франции и всего мира»{399}.
Эта политика милосердия отражала великодушный характер царя, его «филантропию», как впоследствии напишет верный Лагарп[99]. Но она в то же время вписывалась и в более фундаментальную Политическую схему: Александр в очередной раз желал призвать к Согласию и к забвению прошлого, чтобы добиться продолжительного Политического мира.
С первых своих часов во французской столице царь продемонстрировал присущую ему нерушимую связь между политикой милосердия и христианской верой. Он издал специальный приказ, запретив своим солдатам под страхом серьезных наказаний ходить на Театральные представления в Святую неделю. На Пасху, в воскресенье 10 апреля, Александр, демонстрируя свое стремление к вселенскому миру и согласию: в 1814 году католическая Пасха совпала с Православной — устроил на площади Согласия торжественное богослужение в память покойного Людовика XVI. На возвышении был возведен большой алтарь, вокруг которого расположились войска, то самое место, где королю отрубили голову, огласилось гимном «Тебе Бога хвалим». В своих мемуарах графиня де Шуазёль-Гуфье хорошо передала торжественность момента:
«Площадь Людовика XV, навеки запечатленная на кровавых страницах истории Революции. Здесь по приказу Александра была приготовлена благородная и благочестивая жертва; семь служителей греческого культа при помощи певчих из императорской капеллы совершили богослужение со всей пышностью, подходящей для столь торжественной церемонии, на богато украшенном алтаре, перед которым проходили войска, возвращавшиеся с блестящего парада. Огромная толпа сбежалась, чтобы наблюдать это зрелище, новизна которого еще возбуждала природное любопытство парижан. Как только монархи поднялись к алтарю, гармоничные голоса запели “Тебе Бога хвалим”, воздух наполнился благоуханием ладана, и мы увидели, как государи, а также их армии, преклонили колени, чтобы получить Божественное благословение и смириться перед Тем, чьим благоволением правят короли{400}.
Паскье, менее чувствительный к религиозной стороне церемонии, сразу же понял ее политическое значение:
«Погода была великолепна. Огромная толпа заполнила террасу Тюильри и примыкавшие [к площади] набережные и улицы. (…) Так получилось, что в этот год праздник Пасхи, отмечаемый по греческому обряду, выпал на тот же день, что и Пасха римской церкви (это случается крайне редко); этой возможностью ловко воспользовались, чтобы распространить в народе идеи мира и согласия»{401}.
Сам царь в письме к своему другу Голицыну рассказал, какие сильные духовные чувства пережил он в эту минуту:
«Для моего сердца этот миг был торжественным, трогательным и грозным. Вот, говорил я себе, следуя непостижимой воле Провидения, я привел с собой своих православных воинов из глубины их холодной северной родины, и мы вместе возносим Господу молитвы в столице этих иностранцев, что еще недавно нападали на Россию, в том самом месте, где царственная особа пала жертвой народной ярости… Можно сказан,, что дети Севера справили панихиду по королю Франции. Русский царь молился со своим народом, следуя православному обряду, очищая тем самым обагренную кровью площадь… Наш духовный триумф в полной мере достиг цели. Меня даже позабавило зрелище того, как спешили и толкались французские маршалы и генералы, чтобы поцеловать русский крест!»{402}
99
См. статью, которую он опубликовал в «Le Globe» 15 августа 1829 года: «Если Александр I прибыл в Париж во главе своей армии, причиной этому было то, что властелин Франции приходил к нему в его столицу; но французы не могут забыть его [Александра I] великодушие. Люди, имевшие честь быть поблизости от него в эту эпоху, могли точно убедиться, что оно [великодушие] было результатом не политического расчета, но филантропии, лежавшей в основе его характера.