По-китайски слово «интеллигент» выражается словосочетанием «чжиши фэньцзы», что можно перевести как «разумный элемент [общества]». Что касается взаимоотношений этого «разумного элемента» и общества, то существовавшая в Китае с древности система сдачи экзаменов для занятия должностей создавала лишь видимость, что интеллигенция пронизывает все слои населения. Образованная бюрократия не включала себя в интеллигенцию, так как по социальному статусу была выше тех, кого определяли этим понятием. В Китае эпохи Тан (618—907 гг.) — в период наибольшего могущества средневекового государства и расцвета культуры — интеллигенция в социальной стратиграфии находилась на девятом, предпоследнем месте. Это и есть самый точный определитель отношения к интеллигенции властей предержащих. Интеллигентность и власть так же несовместимы, как гений и злодейство. Эта девятая прослойка состояла из тех, кто творчеством зарабатывал свой кусок хлеба. Поэты и художники, артисты и философы, музыканты и скульпторы находились почти на самом дне феодально-бюрократического общества, чуть возвышаясь над проститутками и бродягами.
А с точки зрения современного понимания интеллигентности чиновная бюрократия и земельная аристократия, получавшие классическое образование, не могут быть отнесены к интеллигенции, так как были конфуциански конформистскими. Интеллектуалы, которых порой возвышала власть, например, назначая их членами Императорской академии, переставали принадлежать к интеллигенции, как только ради своего положения при власти отказывались от свободы суждений. Образцом интеллигента был поэт-патриот Цюй Юань (ок. 340—278 до н. э.), который покончил с собой, протестуя против возведённой на него клеветы[9]. Немногие, как, например, великий поэт Ли Бо (701—762), смогли покинуть императорский двор, лишиться места академика, чтобы, скитаясь по стране, вернуть себе свободу самовыражения. Мало кто осмеливался, как уже упомянутый Вэй Чжэн, написать императору свыше двадцати докладов-обличений[10] . Но именно это меньшинство определяло модель поведения для интеллигентов последующих поколений. Причём эта модель характерна не только для Китая. Она была и остаётся одной из интеллигентских универсалий, о которой так великолепно сказал великий математик и мудрейший поэт Омар Хайям:
Искушение благополучием, пожалуй, одно из самых нелёгких для интеллигенции. Власть издревле применяла это испытанное оружие. Ведь Меценат не бескорыстно поддерживал поэтов: он добивался, чтобы они славили императора Августа. Благополучное существование обрекает интеллигенцию на конформистскую терпимость по отношению к любой власти, на жизнь по лжи. Об этом в годы брежневщины с горечью сказал А. Вознесенский:
И уже в 90-е годы наш великий драматург B. C. Розов, побывав на встрече Б. Н. Ельцина с представителями интеллигенции, был поражён тем, насколько «интеллигенция вела себя безобразно». Выступив в печати со статьями «Был приглашён, но ожидал другого» и «Почему я не признаю эту интеллигенцию», он ввёл в оборот клеймящий термин «холуяж»[11].
Но жизнь по лжи разрушает интеллигентного человека не только морально, но и физически.
«От огромного большинства из нас,— говорил доктор Живаго,— требуют постоянного, в систему возведённого криводушия. Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит тебе несчастие. Наша нервная система не пустой звук, не выдумка. Она — состоящая из волокон физическое тело. Наша душа занимает место в пространстве и помещается в нас, как зубы во рту. Её нельзя без конца насиловать безнаказанно»[12].
11
Розов В. [С]. Собрание сочинений. Т. З. Инсценировки. Мысли о прочувствованном и пережитом // Публикации в периодических изданиях. М., 2001. С. 384—385, 389—390.