Лелевелисты, представлявшие среднюю шляхту демократическо-республиканского толка и прогрессивную часть шляхетской и мещанской интеллигенции, исповедовали идеи шляхетской революционности и стремились повести массы на политическую революцию в союзе с другими народами под лозунгом «За нашу и вашу свободу!». Союз с народами они противопоставляли соглашению с правительствами западных держав. Лелевель видел цель в создании нового Польского государства, опирающегося на преобразованную социально-экономическую структуру: капиталистическая перестройка шляхетского и крестьянского хозяйства должна была свершиться путем парламентских реформ, без аграрной революции, с сохранением социальной и политической роли шляхты. Непосредственной задачей Польского национального комитета объявлялось наблюдение «за национальными интересами и судьбой изгнанных с родины поляков». Для достижения национальных целей Комитет намечал путь вооруженной борьбы, поэтому в воззвании к польским воинам 25 декабря 1831 г. он заявил об отказе бывших повстанцев от царской амнистии. Обращаясь к участникам восстания, авторы воззвания разъясняли им причины его гибели: вина возлагалась на повстанческое руководство, которое «вместо убежденности в собственных силах, вместо уверенности после стольких побед либо рассчитывало на чужое посредничество, либо хотело, вопреки воле народа, помирить вас с врагом». Утверждалась неизбежность новой борьбы и победы, ибо «нет родины там, где нет свободы», и «солнце не светит рабу». Воззвание должно было внушить эмигрантам оптимизм: подчеркивалось, что для них «всюду звучит […] голос почитания и восхищения, всюду перед поляками гостеприимно открываются двери, ибо их эмигрантство благородно». «Ив этой эмиграции мы выстоим, – утверждали авторы воззвания, – пусть это станет последним испытанием нашего мужества. Народ истребить нельзя, и мы не погибли! Не погибли наш язык, обычаи, религия; не погибла память о нашем величии, о польской власти над теми, кто ныне угнетает нашу родину». «И для нас еще засветит звезда свободы, – говорилось в заключение. – Недалеко возвращение мстительной судьбы». За поддержкой в борьбе против власти монархов лелевелисты обратились к народам. Резкий протест ПНК прозвучал против попыток партии консерваторов формировать из эмигрантов легионы на службе западных держав для защиты их династических и колониальных интересов в Португалии, Алжире, на Мадагаскаре. Подобные попытки предпринимали А. Чарторыский, Л. Плятер, генералы К. Князевич и Ю. Бем. Последний выступил с отповедью Польскому национальному комитету от имени военных, которые, по его словам, не желали общаться с теми, кто не сражался, а лишь привык фланировать по варшавским и парижским улицам и использует героизм народа и славу его оружия в личных интересах. Бем считал Комитет самозванным, так как он не был избран всем эмигрантским сообществом, и обвинял его руководителей в «якобинстве», которое вредит отношениям эмиграции с французскими властями. В результате между сторонниками Бема и Лелевеля вспыхивали ссоры, происходили дуэли21.
Французское правительство на самом деле тревожило «якобинство» лелевелистов, поскольку они были связаны с французскими масонами и карбонариями. Ян Непомуцен Яновский, Михал Ходзько, Каспер и Северин Дзевицкие, Людвик Круликовский, Михал Воллович, Артур Завиша, Рох Рупневский, Винцентый Матушевич, Константый Густович являлись членами масонской ложи Неделимой Троицы, которой руководил Ф. Буонарроти, а С. Ворцелль, Я. Чиньский, Ш. Пулаский, Р. Вещицкий, Т. Кремповецкий даже исполняли в ней важные функции. Лелевель поддерживал контакт с масонами через французов Сен-Жюльена и Лафайета, немцев Шумахера и Вольфрума, поляка Л. Ходзько. Большой популярностью пользовалось у польских эмигрантов находившееся под руководством масонского Верховного всеобщего шатра Общество бесплатного обучения народа, преобразованное в Свободное общество народного воспитания. Также через Ходзько, являвшегося членом упомянутого выше Франко-польского комитета, созданного для помощи полякам, осуществлялась связь его руководителя Лафайета с Польским национальным комитетом. Французы и поляки вращались в кругу общих проблем, в атмосфере дискуссионных встреч и собраний. В начале 1830-х годов польские эмигранты надеялись на быстрый рост революционных движений в Европе, рассчитывали на радикальную французскую оппозицию и, прежде всего, на ее конспиративную часть – карбонариев как на союзников, а те видели в поляках сильные военные кадры революции. Перед Западом раскрывался и сам облик польского народа: «Эмиграция, – писал А. Мицкевич в 1833 г. в журнале «Pielgrzym Polski» («Польский пилигрим»), – это огромное посольство, поставленное перед лицом народов Европы». Польских эмигрантов окружал героический ореол, и особое уважение французской общественности вызывала фигура Лелевеля, который заявлял о несгибаемой воле поляков бороться за свободу и независимость: «Каждая нация в своем существовании, – утверждал он в речи 29 ноября 1832 г., – развивает собственный характер, свои идеи и свои средства действия […] нации не умирают». Такие высказывания воспринимались как выражение духа самого польского народа, и не случайно Сент-Бёв отмечал: «Польша кажется нам столь же философичной, разумной, ученой, какой ее столь почтенно представляет Лелевель». Эту близость польскому духу, обусловленную историософскими взглядами и романтическим мессианизмом Лелевеля, отмечали впоследствии и его брюссельские друзья, называвшие его «польским Диогеном». В Париже Комитет Лелевеля стал центром демократическо-республиканской пропаганды, он направлял адреса и манифесты парламентам Франции, Англии, а также обращался к американскому народу, к итальянцам, венграм, немцам, евреям с призывом к союзу с поляками, которым в этом союзе предназначалась роль «оплота свободы». Во всех воззваниях ПН К к народам звучала главная мысль: «Слава и благоденствие народов, свобода и независимость людов соединяются ныне в общем интересе»[2]. Утверждалось, что народы убедились в необходимости восстановления Польского государства, и это стало целью «святого союза людов». В этот союз ПНК включал также русский народ и в декабре 1832 г. направил обращение к нему. Лелевель выступал на ежегодно проходивших в Париже, Бурже, а затем и в Брюсселе торжественных собраниях, посвященных памяти декабристов, где присутствовали не только поляки, но «вся семья эмигрантов из разных стран торжественно отдавала честь великой памяти мучеников свободы». Говоря о декабристах на собрании в январе 1834 г., Лелевель противопоставил «московскому деспотизму» роднящий русских и поляков славянский дух. Он восхищался русскими революционерами, высоко ценил русскую литературу, в частности, поэзию Пушкина22.
2
В терминологии польских революционеров XIX в. слово «народ» (naród) означало «народ-нация», а слово «люд» (lud) употреблялось для обозначения демократических слоев «народа» и в первую очередь – крестьянства.