Несомненно, Ленноны были неравнодушны к Нью-Йорку.
В три с половиной года Джон с Йоко устроили Шону визит в дом Гейла, гарлемский приют для детей матерей-наркоманок. Также они послали туда еду и одежду вместе с чеком на 10 тысяч долларов.
В день благодарения чета пожертвовала нуждающимся 1200 пакетов со свежими фруктами, изюмом и орехами, а также шерстяные шарфы. Они организовали доставку тысяч корзин с подарками старикам, неспособным выйти из дома, и малолетним преступникам, заключенным в споффордской следственной тюрьме в Бронксе.
«Сегодня день благодарения, — гласила приложенная записка. — Мы думаем о вас и желаем вам счастья… С любовью, Джон, Йоко и Шон».
Фотограф Боб Груен, друг Джона, предложил бывшему «битлу» попозировать в самой спокойной обстановке. На снимке Леннон, в майке с надписью «New York City», стоит на крыше, а за его спиной виден силуэт Манхеттена.
Джон бесконечно гордился ливерпульским происхождением и акцентом, но Нью-Йорк любил так сильно, как можно любить только дом. «Здесь нет агрессии», — говорил он. В этом городе бывший «битл» и его семья чувствовали себя в полной безопасности.
Глава 3
«Эту боль не объяснишь»[4]
Пол Маккартни наслаждался уединением.
В Сассексе, у себя в поместье, он практически не смотрел телевизор, не слушал радио и даже на ночь выключал телефон. Как и Джон, которого он проклинал, ненавидел и любил, как родного брата, Пол не упускал возможности отгородиться от мира и блаженствовать в кругу семьи. Если были важные дела, ему хватало самодисциплины, чтобы их запомнить. 8 декабря он размышлял о назначенной встрече с Джорджем Мартином, бывшим продюсером «Битлз». Они снова работали вместе над новым альбомом Пола.
Поклонники «Битлз» разделились на несколько лагерей. Одни в развале великой четверки обвиняли Йоко. Другие говорили, что Пол слишком попсовый для авангардного Леннона, и слишком властный чтобы придти с ним к согласию. Маккартни давно стал толстокожим, но все равно болезненно воспринимал критику в свой адрес. Зато его утешал тот факт, что за последние десять лет он достиг куда большего успеха, чем прочие «битлы».
Джордж Харрисон записал целый ряд альбомов, но с 1976 года ни разу не играл вживую. Ринго Старр поначалу выстрелил несколькими хитами, но теперь дела у него шли нешатко и невалко. Ну а Джон с 1975 года вообще был в творческом отпуске.
В свою очередь Пол вместе с Денни Лейном, бывшим гитаристом и певцом «Муди Блюз», в 1971 организовали новую группу, «Вингз», и теперь были на пике славы. Каждый из их двадцати трех синглов вошел в американские чарты «Топ-40». Правда, год выдался тяжелым, а началось все в январе, когда Пола арестовали в Токио за ввоз полуфунта марихуаны (среди поклонников «Битлз» бытовала теория заговора, мол, это Йоко сдала Пола властям своей родины). Пол провел за решеткой девять дней, а потом был выслан из страны и на десять лет стал персоной нон-грата.
Когда «Вингз» собрались вместе, они начали писать новые песни и чистить неизданные. С октября они работали над девятым альбомом в «Эйр Студиос» Джорджа Мартина, на Оксфорд-стрит в Лондоне.
Пол верил в успех. В конце концов, год назад «Coming Up» стала шестым хитом, занявшим в США первое место. Торжество Пола в «постбитловскую» эру было столь вызывающим, что родилось мнение, будто Джон, выпустив «Double Fantasy», хотел утереть ему нос. Сам Маккартни в этом не сомневался.
Они вечно соревновались друг с другом с того самого мига, как Пол увидел шестнадцатилетнего Джона (в клетчатой рубашке и с прической под Элвиса) на сцене в саду вултонской церкви Святого Петра, где тот пел «Be-Bop-A-Lula».
Сперва Пол решил, что Леннон смотрит на аудиторию надменно и вызывающе — он не понял, что близорукий Джон вообще едва видит слушателей. После концерта ребята познакомились, и Маккартни, это потом вошло в привычку, сразу начал исправлять будущего соратника. Он настроил Джону гитару (это никогда у Леннона не получалось), а потом написал ему правильный текст «Be-Bop-A-Lula» и «Twenty Flight Rock» Эдди Кокрана.
У обоих музыка была в крови. Дедушка Пола, Джо (не путайте с Уилфридом Брэмбеллом, тем самым сердитым ирландским дедом из «A Hard Day's Night»), играл на тубе в строе ми-бемоль. Отец Пола, Джим, в 1920-х был фронтменом в «Джаз-группе Джима Мака». Дома он держал трубу и пианино, купленное в музыкальном магазине, принадлежащем семье будущего менеджера «Битлз», Брайана Эпштейна, и учил сына различать инструменты в песнях по радио.
Пол хотел играть на гитаре, но счел, что это слишком трудно. Он был левшой и не мог извлечь правильный звук из нейлоновых струн. Лишь увидев на плакате другого левшу, Слима Уитмена, чья кантри-песня «Rose Marie» в 1955 году попала на вершину британских чартов, он догадался переставить струны наоборот.
По какой-то причине, возможно, благодаря тому, что мелодии Аппалачей уходили корнями в народные песни кельтов и британцев, Уитмен и другие кантри-певцы очень сильно повлияли на музыкальную сцену Англии; Ринго Старр даже успел постучать на барабанах в группе «Дикий Техас». В 1956 году в Соединенное Королевство пришел скиффл, сплав американского фолка с блюзом и джазом. Прославил его Лонни Донеган, выросший в восточном Лондоне, сын шотландского скрипача. Стиль строился на трех простых аккордах, и через пару месяцев скиффл-группы, как грибы после дождя, вылезли по всей стране, от Брайтона до Абердина.
Учась в средней школе Квори Бэнка, Джон при одобрении и поддержке мамы, Джулии, собрал первую группу, «Кворимен» — ироничная отсылка к тексту школьного гимна («Люди Квори сильны еще до рождения»). Когда к нему присоединился Пол, они сперва взяли название Beetles, если верить легенде, то ли в честь девичьей группы из фильма «Дикарь» с Марлоном Брандо, то ли в честь «Сверчков» Бадди Холли. Потом стали Silver Beetles. И, наконец, Beatles.
Идея принадлежала Джону — реверанс в сторону бит-музыки, пришедшей на смену скиффлу в промышленных регионах на севере Англии. Потом Леннон будет прикалываться, мол, ему было видение горящего пирога в небесах, объявившего: «Отныне вы Beatles, через „а“».
Из всех, кто был в те времена рядом с Ленноном, лучше всего его проказливую сущность понимала мать. Натуры творческие, Джулия и Джон с трудом уживались среди нормальных людей. Окружающие считали их «тупицами», они же платили им презрением. Джулия любила прикалываться: например, надевала очки без стекла, а потом сквозь оправу терла пальцем глаз. Вопреки тому, что ожидалось от женщины ее поколения, искрометная рыжеволоска ничуть не стеснялась ни собственной чувственности, ни того, что нажила со своим парнем, Бобби Дайкинсом, двух дочерей вне законного брака. К домашним хлопотам она питала отвращение, и всячески это демонстрировала, например, вытирая пыль, изображала танцевальные па.
У себя в семье Джулия считалась плохой матерью, а потому большую часть детства Джон прожил у ее сестры, Мими. Но каждый поход в гости к маме запоминался надолго. Как-то раз она развлекала друзей Джона тем, что подметала полы с женскими рейтузами на голове.
Джон любил ее сильнее всех на свете. 15 июля 1958 года он сидел с Джоном Дайкинсом у нее дома, когда в дверь постучал полицейский.
— Ты сын Джулии? — спросил он.
— Есть такое дело.
— Прими мои соболезнования. Твоя мать погибла.
Джулия, выходя от Мими, наткнулась на друга Джона, Найджела Уолли. Им было по пути, так что они вместе шли по Менлав авеню, шутили и смеялись, а потом Найджел, попрощавшись с Джулией, свернул к дому на Вейл Роуд.
Пройдя ярдов пятнадцать, он услышал визг колес, а потом удар. Подросток крутанулся на месте, и его глазам предстала кошмарная сцена. Тело матери его друга пролетело по воздуху сотню футов, и рухнуло на землю.
Джулию сбила машина «Стэндэрд-Вэнгард», в которой ехал с работы полицейский Эрик Клейг.
— Миссис Леннон просто выскочила на дорогу перед машиной, — заявил он впоследствии. — Объехать ее было просто невозможно. Я не превышал скорость, честное слово. Просто так вышло, иногда жуткие вещи случаются сами собой.