Они немного попрепирались, в конце концов Чжихуан говорит: ладно, раз тебе так жалко товарища женщину, пусть будет по-твоему. Стерпишь от меня три оплеухи – я ее больше не трону.
Телом Ваньюй был все равно как изнеженный барич и больше всего на свете боялся боли: укусит его пиявка – крик стоит на всю округу. Поэтому от слов Чжихуана спяшник побледнел, но решил довести доброе дело до конца, тем более что кругом уже толпился народ. Ваньюй собрал волю в кулак, зажмурился и крикнул срывающимся голосом: бей!
Ваньюй слишком переоценил свои силы, жмуриться было бесполезно. После первой же оплеухи он с громким воем повалился в придорожную канаву и битый час не мог подняться на ноги.
Чжихуан усмехнулся и пошел восвояси.
Ваньюй выбрался из канавы и приказал маячившему впереди силуэту: «Бей, бей еще!», но силуэт не сдвинулся с места, зато кругом послышался смех. Тут спяшник протер глаза, разглядел, что силуэт перед ним – никакой не Чжихуан, а веялка для зерна, и гневно прокричал в ворота Чжихуанова дома: «Куда же ты побежал, сынок? Иди сюда и дерись, если хватит духу! Волчье твое сердце, не держишь слова, ты должен мне еще две оплеухи, да ты… ты… скотина – вот кто!» Ваньюй опять просчитался, и его дерзкая речь не дошла до адресата: Чжихуан давно ушел на хребет.
Пошатываясь, Ваньюй возвращался домой.
– Что, мастер Вань, опять инспекцию проводил? – шутили деревенские, глядя на его испачканную одежду.
– Я жалобу на него подам, жалобу! – криво усмехался Ваньюй. – Народное правительство у власти, а наш дорогуша думает, я его кулаков испугался?
И добавил:
– Я любимчиков начальника Хэ не испугаюсь, пусть хоть на части меня режут!
Во всех своих неприятностях он винил начальника Хэ, всюду видел его коварные происки, и никто в деревне не понимал, чем начальник Хэ так ему так насолил, да и сам Ваньюй толком не мог этого объяснить.
Он привык получать тумаки, заступаясь за женщин. Но снова и снова, сам не зная зачем, лез в семейные драки и расплачивался за свое заступничество синяками и ссадинами, а порой – вырванными волосами и выбитыми зубами. Иные женщины, которых он пытался защитить, оказывались еще и недовольны, что спяшник лезет не в свое дело, и в запале принимались колотить кулаками по лысому черепу, пока муж наминал Ваньюю бока. Спяшник хоть и обижался, но зла на них не держал. Поговаривали, что у него с этими женщинами ли-гэ-лан, а он даже радовался таким разговорам.
Звукоподражание «ли-гэ-лан» используется для напева пятинотных народных мотивчиков, но в Мацяо этим словом называют еще влюбленных и вообще – любовь. Точнее сказать, «ли-гэ-лан» – любовь игривая, не самая серьезная и глубокая, о такой любви поются народные песенки под хуцинь[41] – чувство на границе влюбленности и дружбы, которое бывает непросто облечь в слова. Именно поэтому для его обозначения приходится использовать зыбкое слово «ли-гэ-лан», сопряженное с самыми разными образами. Соитие на траве – это ли-гэ-лан. Шуточки между парнями и девушками – ли-гэ-лан. Я уверен, что, если показать мацяосцам, как городские танцуют бальные танцы или прогуливаются парочками по улице, они тоже определят увиденное как ли-гэ-лан – понятие, которое не поддается четкому описанию или анализу, но охватывает широкий спектр отношений между мужчиной и женщиной, не состоящих в браке.
В коллективном сознании Мацяо существует множество неясных областей, где царит первозданный хаос, и одной из таких областей можно считать ли-гэ-лан.
△ Драко́н
△ 龙
«Дракон» – бранное слово, обозначающее мужской половой орган. В мацяоских перепалках часто можно услышать:
– Дохлый ты дракон!
– Дракон туполобый, полюбуйтесь на него!
– Смотри куда прешь! Все ноги мне отдраконил!
Ваньюй тоже не чурался крепкого словца, но терпеть не мог, когда его называли драконом. Почему-то, услышав в свой адрес такое ругательство, он немедленно наливался краской, хватал первое, что под руку попадется, и бросался на обидчика хоть с камнем, хоть с мотыгой.
В последний раз я видел Ваньюя после возвращения из уездного центра – отнес ему мыла и пару женских носков, которые он просил привезти из города. Сын Ваньюя стоял во дворе и бдительно охранял дом, даже плюнул в меня, не желая пускать внутрь.
Я сказал, что пришел повидаться с его отцом. Скорее всего, Ваньюй услышал наш разговор: когда я шагнул к его постели, он вдруг отдернул рваный, почерневший от грязи полог и высунулся наружу:
– А чего меня видать? Ну, вот он я, гляди!
Это было ни капельки не смешно. Я насилу его узнал: лицо Ваньюя налилось желтизной и сделалось худым, словно щепка.