——
Страсть к банку! ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры;
Задумчивый, всю ночь до света
Бывал готов я в эти лета
Допрашивать судьбы завет:
Налево ляжет ли валет?
Уж раздавался звон обеден,
Среди разорванных колод
Дремал усталый банкомет.
А я, нахмурен, бодр и бледен,
Надежды полн, закрыв глаза,
Пускал на третьего туза.
——
И я теперь, отшельник скромный,
Скупой не веруя мечте,
Уж не поставлю карты темной,
Заметя грозное руте;
Мелок оставил я в покое,
Ата́нде, слово роковое,
Мне не приходит на язык —
От рифмы также я отвык.
Что будешь делать? Между нами —
Всем этим утомился я.
На днях попробую, друзья,
Заняться белыми стихами,
Хоть всё имеет quinze elle va [44]
Большие на меня права.
Строфа XXI. Первоначально строфа кончалась следующими стихами:
Так в Ольге милую подругу
Владимир видеть привыкал;
Он рано без нее скучал
И часто по густому лугу,
Без милой Ольги, меж цветов
Искал одних ее следов.
После этой строфы в рукописи — еще две:
Кто ж та была, которой очи
Он без искусства привлекал,
Которой он и дни и ночи
И думы сердца посвящал?
Меньшая дочь соседей бедных.
Вдали забав столицы вредных,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой,
Цветок, быть может обреченный,
Не осушив еще росы,
Размаху гибельной косы.
——
Ни дура англинской породы,
Ни своенравная мамзель,
В России по уставу моды
Необходимые досель,
Не стали портить Ольги милой.
Фадеевна рукою хилой
Ее качала колыбель,
Она же ей стлала постель,
Она ж за Ольгою ходила,
Бову рассказывала ей,
Чесала шелк ее кудрей,
Читать — помилуй мя — учила,
Поутру наливала чай
И баловала невзначай.
Строфа XL. После нее в рукописи — еще одна, заключительная строфа:
Но, может быть, и это даже
Правдоподобнее сто раз,
Изорванный, в пыли и в саже,
Мой недочитанный рассказ,
Служанкой изгнан из уборной,
В передней кончит век позорный,
Как прошлогодний календарь
Или затасканный букварь.
Но что ж: в гостиной иль в передней
Равно читатели черны,
Над книгой их права равны,
Не я первой, не я последний
Их суд услышу над собой —
Ревнивый, строгий и тупой.
ГЛАВА III
Строфа V. После нее в черновой рукописи следовали стихи, предполагавшие иное развитие действия:
В постеле лежа, наш Евгений
Глазами Байрона читал,
Но дань вечерних размышлений
В уме Татьяне посвящал.
Проснулся он денницы ране
И мысль была всё о Татьяне.
«Вот новое,— подумал он,—
Неужто я в нее влюблен?
Ей-богу, это было б славно,
Себя уж то-то б одолжил;
Посмотрим». И тотчас решил
Соседок навещать исправно,
Как можно чаще — всякий день,
Ведь им досуг, а нам не лень.
——
Решил, и скоро стал Евгений
Как Ленский ..............
.............................
Ужель Онегин в самом деле
Влюбился .................
Строфа X. После нее — в рукописи:
XI
Увы! друзья! мелькают годы —
И с ними вслед одна другой
Мелькают ветреные моды
Разнообразной чередой.
Всё изменяется в природе:
Ламуш и фижмы были в моде,
Придворный франт и ростовщик
Носили пудреный парик;
Бывало, нежные поэты
В надежде славы и похвал
Точили тонкий мадригал
Иль остроумные куплеты,
Бывало, храбрый генерал
Служил и грамоты не знал.
вернуться
44
Кензельва (правильно: quinze et le va — ставка в 16 раз более первоначальной, термин карточной игры).