Благодаря листкам с текстом толпа сумела подхватить припев:
Перейдя широкую церковную площадь, вторая колонна примкнула к первой. И тут же из-за собора показалась третья. Пауэрскорт догадался, что маршевые колонны подходят с четырех сторон света. Последняя, стало быть, прошествует прямо мимо домика Энн Герберт. Впереди третьей колонны колыхались сразу пять знамен: на каждом эмблема одной из пяти ран распятого Иисуса. И едва три отряда сомкнулись полукругом у костра, среди толпы вновь засновали служители: теперь правоверным раздавали свечи. Отдельные искорки, быстро множась, затеплились в сумраке россыпью огоньков. Отцы с малышами на плечах нервно поглядывали вверх, опасаясь капель горячего воска, но все было продумано прекрасно. В отличие от полновесных свечей для взрослых, малышам вручались тонкие свечечки, не больше тех. что ставятся на именинный торт.
Заслышав приближение последней колонны, все находившиеся у Энн Герберт вышли в палисадник и остановились как зачарованные. Гул хорового гимна нарастал. Во главе процессии трепетал стяг с эмблемой пяти ран и крупной монограммой «ИХС» — греческой аббревиатурой имени Христа.
Шествие текло рядом, направляясь к морю свечных огоньков. Пауэрскорт несколько усомнился насчет любви, ставшей уделом Комптона. Три трупа не слишком убедительно демонстрировали триумф милосердия.
Не пойдя по главной дороге, колонна решительно свернула влево. Толпа расступилась подобно водам Чермного моря[59], отхлынув в обе стороны волнами зыбких язычков пламени. Как только все четыре колонны соединились у костра, дружно грянуло:
Гремел могучий хор. Вздымались сотни рук с горящими свечами. На воткнутых в землю древках колыхались полотнища с эмблемами Христовых ран.
Внезапно звонко запела фанфара. Сначала никто в толпе не понял, откуда летит звук, но затем свечи развернулись, указывая на парапет над главным порталом. Едва заметный среди статуй святых и праведников, там стоял юный трубач.
— Бог ты мой! — шепнул Пауэрскорту Джонни Фицджеральд. — Не конец ли света? Не явятся ли к нам с небес четыре грозных всадника?
— Кто знает, Джонни. Быть может, это и есть обещанное в Апокалипсисе «имя зверя или число имени его»[60].
Главные двери собора распахнулись. Вышедший в сопровождении четырех служек с огромными свечами архидиакон проследовал к помосту и начал медленно подниматься. Пауэрскорт внимательно наблюдал. Архидиакон был в полном иезуитском облачении (видимо, том самом, которое он тайно возил с собой на мессы в Мэлбери-Клинтон). Когда прелат достиг верхней площадки, скромно взбиравшийся позади ассистент положил на стол перед ним набитый чем-то мешок и тут же спустился обратно. Пауэрскорт оценил четкость исполнения этой сцены, как и всего прочего, — организаторы ничего не упустили. Что говорить, спектакль великолепный. Стоило бы пригласить местных режиссеров для проведения коронации Эдуарда VII. Тем временем архидиакон, явно не намереваясь пока изумлять чем-либо публику, поднял руку. Под его медленно обводящим толпу взором люди притихли, сгрудились теснее. Наконец, торжественно осенив себя крестом, архидиакон заговорил:
— In nomine patris etfilii et spintus sancti, Amen[61].
Пауза. Затем взрыв всеобщего одобрения. Пауэрскорту было бы очень интересно узнать, сколько тут комптонцев и сколько приехавших гостей.
Архидиакон жестом попросил тишины.
— Братья и сестры во Христе, — начал он, — мы собрались сегодня, дабы отметить великую годовщину…
Любопытно, кстати, почему на роль вождя этого митинга назначен именно архидиакон? Возможно, по причине его необычайно сильного голоса, отчетливо различимого даже в дальнем конце двора.
59
Во время исхода из Египта воды Чермного (Красного) моря расступились перед сынами Израиля и вновь сомкнулись перед войсками фараона (Исход, 14).