— Э, не так было! — возмутился Ушаков.
— Это ничего! Говорят, Петр Великий тоже тараканов не переносил, а какой храбрец был! И главное — отменный моряк! Ну, спите: уже, наверное, четыре склянки пробило! — сказал, уходя, Веленбаков.
IV
После экзаменов возвращались из Адмиралтейств-коллегии гурьбой. Возбуждение еще не улеглось, говорили все вместе:
— Мне повезло — спросили то, что я хорошо знаю, — об исправлении румбов.
— А у меня — «Может ли корабль держаться в линии баталии, если повреждена фок-мачта?»
— Ясно, не может! Ведь поворотить-то нельзя!
— Я так и ответил.
— А как этот черт кривой, Кривцов, гонял по морской практике! — вспомнил кто-то. — «Что делать, ежели вдали от порта потерялись все мачты?»
— Это разве вопросы? Вот Феде Ушакову задали — тут, брат, задумаешься!
— Федюша, что спросили? — обратились товарищи к Ушакову, который, по обыкновению, шел молча.
— Да ничего особенного, — ответил Ушаков. — «Когда звезда Сириус восходит и заходит в одно время с солнцем на петербургском горизонте и в какой широте восходит вместе со звездою Капеллою?»
— Вот это вопросец!
— Феде такой и надо: он у нас крепкий! — хлопнул его по плечу Нерон Веленбаков.
Ушаков только улыбнулся.
— Братцы, а как Нерону-то нашему нонче досталось, — рассмеялся Голенкин. — У него, бедного, даже парик на ухо съехал.
— А что?
— Определить широту места.
— Что же в этом трудного?
— Да ведь находить-то ее надо по меридиональной высоте солнца, измерять квадрантом, а он — ни в зуб!
— Как же ты, Нероша, втянулся в гавань?
— Он не сробел. Я, говорит, в шести кампаниях на море служил. Тем только и спасся.
— Веленбаков — молодец: находчив. Расскажи, Нерон, как ты приставал на шлюпке к кораблю «Тверь», — напомнил Пустошкин.
— Да-а, было дело! — самодовольно улыбаясь, почесал затылок Нерон.
— А что? Расскажи, Нерон! — тормошили его со всех сторон.
— Собственно, не о чем рассказывать. Я пошел в первое плавание. Конечно, ничего еще не знал. В Архангельске отправляет меня капитан-лейтенант на шлюпке и говорит: «Подойди, говорит, к „Твери“, вахтенный передаст тебе пакет». А где она, эта «Тверь», черт знает. На рейде судов — пропасть. Я гляжу как баран на новые ворота. Капитан-лейтенант смекнул, что я не найду, и решил растолковать: «Да вот тот корабль, у которого спущенные бом-брам-стеньги». А я и этого — ни в зуб…
— Ах ты Нерон!
— И что же дальше?
— Отвалил я и спокойно говорю гребцам: «Давай, ребята, к тому кораблю, что со спущенными бом-брам-стеньгами!» Думаю: они-то уж наверняка знают! И не ошибся… В каждом деле главное — не робеть!
— А как сегодня Курганов показывает тебе карты и спрашивает: «Которая дередюксион?» А ты ему тянешь меркаторскую! — засмеялся Голенкин.
— Ну и что ж? Курганов мне: «Это не та!» А я: «Простите, мол, Николай Гаврилович, ошибся: действительно не та». Только и всего!
— И сколько же он тебе поставил? Поди, «необстоятельно»?
— Нет, «малопорядочно». А мне и хватит!
— Ах ты Нерон — не тронь! — потешались товарищи.
Веленбаков не обижался — смеялся вместе со всеми.
— Э, к черту! Как ни отвечал, а уже — мичман! — махнул он рукой. — Кончились навсегда эти противные генеалогия, риторика, геральдика и прочие шляхетские науки! Завтра — белый мундир. Каково-то сшили? Вроде тесноват в плечах оказывался. Зато нижняя амуниция — как следует: чулки шелковые и на ботинках пряжки чистого серебра. А у тебя, Федя, — обратился он к Ушакову, — всё будут те же выростковой кожи сапоги?
— У его отца всего девятнадцать душ, не то, что у тебя, — ответил за друга такой же мелкопоместный, небогатый Паша Пустошкин.
— Это верно: у меня одного больше крепостных, чем у вас обоих!
— Значит, завтра производство. Придется явиться и благодарить по начальству?
— Так и быть: поблагодарим уж в последний раз!
— Напудримся, косичку заплетем, — с удовольствием сказал щеголеватый Гаврюша Голенкин.
— Куда-то назначат в плавание? — подумал вслух Федя Калугин.
— Ну, тебе-то что? Ты у нас — первый ученик. Ведь у тебя ни одной отметки «малопорядочно», а все — «исправно», и поведения ты нарочитого, не то что мы, грешные, — сказал Веленбаков.
— А назначат как обычно: до Архангельска и обратно.
— Эх, скорее бы в море! — вырвалось у Ушакова.
— Как до моря дошли, так и Ушаков заговорил!
— И в кого ты, Федюша, у нас такой зейман10? — сказал Селёвин. — Где у вас там, в Тамбовской, моря? Лес как море, это верно!