Вместо нашего комитета, расстрелянного белыми, в Севастополе сорганизовался новый подпольный комитет. Во главе его стоял Крылов (Шестаков), секретарь профсоюза. Левый эсер — он убедился, что соглашательская политика отдаляет скорейшую победу пролетариата над капиталом, поэтому порвал с эсеровской партией. В состав комитета входили: Гитин (зубной врач), Клепин, Авдеев, уполномоченные от воинских частей и порта: Губаренко, Васильев (он же Александровский), Мулеренок, Кривохижин, Замураев, Борисов, Гевлич, Кибур, Фокин, Петров, Кирлак, Наливайко и Гинзбург. Комитет печатал воззвания и распространял их среди войск. Вскоре все было готово к восстанию. Для связи со мной комитет послал в район Балаклавы «барона»[13] Мацкерле. Но один из подпольщиков, Николаев, подозревая барона в принадлежности к охранке, не выдал ему моего местопребывания.
Предварительное совещание происходило на конспиративной квартире Гитина по Екатерининской улице, д. № 33, и последнее, с представителями от воинских частей, — на Корабельной стороне, по Николаевской улице, д. 86 (Клепина),—собралось 3 марта ст. ст. 1920 г.
В первую очередь было решено захватить штаб Врангеля и особый батальон при штабе крепости: среди солдат и даже офицеров было много распропагандированных коммунистами. Затем — занять почту-телеграф, все госучреждения, вокзал и суда, стоящие на рейде.
Эта большая работа выпадала на долю войск, состоявших в ведении комитета и рабочих порта. Их насчитывалось до десяти тысяч.
К трем часам ночи комитет распределил между всеми товарищами обязанности в момент восстания и назначил сроком переворота—.ночь на 6 марта.
И вдруг нагрянула контр-разведка, затрещали пулеметы. Председатель комитета Крылов, не теряясь, стал жечь протокол заседания и другие бумаги.
В комнату ворвался юнкер, крикнувший: «Именем закона вы...», но выстрелом Крылова в упор был положен на месте.
Уполномоченные воинских частей бросились через окна и крыши. Все-таки контр-разведка захватила Крылова (Шестакова), Клепина, Губаренко и нескольких представителей от воинских частей. Мулеренку, Васильеву (Александровскому) и другим удалось бежать.
На квартирах схвачены: Гитин, Авдеев и несколько офицеров по частям; всего было арестовано двадцать семь человек. Арестованных распределили по группам. Десять человек предали военно-полевому суду.
Контр-разведка, захлебываясь от радости, смаковала события в передовой статье газеты «Юг».
Рабочие напряженно следили за участью арестованных товарищей. В порту устраивались групповые собрания и через Крымпрофсоюз старались освободить арестованных.
Военно-полевой суд 22 марта ст. ст. приговорил к смертной казни тт. Крылова (Шестакова), Гинзбурга и Наливайко. Два товарища получили по десять лет тюремного заключения, остальные оправданы. Но комендант крепости передал дело на новое рассмотрение. В ночь на 24 марта, по приказу известного палача, ген. Слащева, арестованных товарищей увезли в Джанкой под усиленным конвоем.
Рабочие порта, узнав об этом, на собрании выработали резолюцию и передали копию ее Зееаеру:
«Мы, рабочие завода и порта Морского ведомства, на совести которых нет кровавых пятен, которые при всяких властях и при всяких условиях возвышали свой голос протеста, а нередко и активно выступали против всяких насилий и расправ, узнав об увозе генералом Слащевым в Джанкой арестованных: Губаренко, Гинзбурга, Шестакова, Авдеева и других, видим в этом акте недопустимое вмешательство в дело суда и желание безгласного правежа, а может быть и без всякого суда расправиться с арестованными, воскресив этим жуткие картины застенков. Рабочие выражают свой протест против подобных расправ и требуют гласного суда над арестованными с участием защитников, для чего арестованные должны быть немедленно переведены в Севастополь, где только и явится возможность для обвиняемых выставить своих свидетелей.
«Рабочие понимают этот чудовищный акт как вызов рабочему классу. Принимая этот вызов, рабочие заявляют, что они никогда как с подобными актами, так и с «чрезвычайками» примириться не могут и будут вести с ними самую решительную борьбу. Кроме этого мы заявляем: может быть, Крыму будет суждено вновь переживать ужасы «чрезвычаек»,[14] и тогда у нас, рабочих, до сих пор успешно боровшихся с «чрезвычайками» в Севастополе, будет выбита из рук действиями нынешних властей возможность спасти жизнь многих. Пусть это будет на совести тех, кто творит произвол и, главным образом, на вашей совести, генерал».
Одновременно Крымпрофсоюз заявил протест против действий Слащева, требуя немедленного возвращения арестованных для гласного суда.
На заседании Совета министров, во главе с Мельниковым, выработано следующее постановление:
«Совет министров Южно-русского правительства, получив в момент приезда в Севастополь сведения о том, что, до приезда, генералом Слащевым увезено в Джанкой 10 человек, преданных военно-полевому суду, обсуждал в заседании своем, состоявшемся 12 марта, этот вопрос и принял ряд мер к тому, чтобы дело получило нормальное движение. В виду того, что военная юстиция и военная власть не входит в сферу компетенции власти гражданской, каковой является Южно-русское правительство, последнее, учитывая политическую сторону вопроса и озабочиваясь внесением законности во все области жизни юга России, поручило председателю Совета министров Н. М. Мельникову немедленно снестись по прямому проводу с генералами Слащевым и Шиллингом и настоять на соблюдении всех законных гарантий в этом деле.
Это постановление было расклеено в мастерских завода. Пресса уверяла, что постановление произвело на рабочих самое прекрасное впечатление. На самом же деле, рабочие мало ему доверяли.
Рабочая делегация и Крымпрофсоюз передали постановление и послали телеграммы протеста Слащеву и Шиллингу.
И вот что ответил Слащев:
«Армянск 2 — III.
«1) Крымпроф Председателю Шевченко.
«2) Председателю Исполнительного комитета Канторовичу.
«3) Председателю союза зубных врачей.
«4) Правлению Союза кооперативов Севастопольского района.
«5) Правлению Общества потребителей севастопольских кооперативов.
«6) Во все газеты.
«Получил вашу телеграмму и поражаюсь: никогда от гласности не уклоняюсь, но не верю, чтобы честные рабочие сказали ваши слова. Вы или ваши ставленники занялись давлением на суд. В ответ на ваше заявление о том, что вдали от Севастополя судить нельзя, отвечаю:
«Вдали от фронта судить нельзя.
«Я уже сказал, что не допущу красных в Крым, но и не позволю тылу диктовать свою волю фронту. Добьюсь этого во что бы то ни стало, ставя ставкой свою жизнь и жизнь врагов России.
«Судить будут у меня и приговоры будут утверждены мною. Рабочие же ко мне не приезжали. .Сейчас прошу мне не мешать, так как я наступаю с войсками против красных, которым вы, видимо, помогаете. С л а щ е в».
Городская управа, опасаясь беспорядков среди рабочих, выразила Слащеву телеграммой и свой протест. Он ответил:
«Думаю, что делу больше поможет трезвое отношение рабочих к делу и исполнение Управой своего дела. Подсудимые судятся по закону фронтовыми чинами, которым они помешали работать. Честный человек не должен бояться места, где его судят, а руководители масс должны объяснить это своим доверителям, во избежание пролития крови. в».
Слащевские телеграммы сильно волновали рабочих завода и порта. Они готовы были восстать, но их сдерживал Крымпрофсоюз. Председатель, меньшевик, Канторович дал обещание рабочим, что Южно-русское правительство не допустит смертной казни.
Действительно, глава министров Мельников по прямому проводу просил генерала Слащева, в целях укрепления в населении доверия к военной и гражданской власти, не допустить чего-либо неправомерного. Слащев отговорился тем, что никогда ничего против совместной работы с Комитетами и их союзами не имел, но «предатели России живыми не останутся. Фронт будет диктовать тылу, а не тыл фронту». — «Десять прохвостов расстреляны по приговору военно-полевого суда. И сегодня утром нами взята Чаплинка, Преображенка, масса пленных и трофеи. Я только-что вернулся оттуда и считаю, что только потому в России у нас остался один Крым, что я расстреливаю подлецов, о которых идет речь».