Приближался день прощания с Европой.
Когда мы покидали Прагу, нас предупредили о затруднениях при получении билетов на пароход, идущий из Марселя к Африке. Все еще ощущался острый недостаток морских транспортных средств, хотя после окончания войны прошло уже два года. Заказ билетов по телеграфу из Праги не помог. В посреднических агентствах, очевидно, отдавали предпочтение пассажирам, которые охотно давали солидные чаевые при покупке билетов, и мало заботились о заказчиках, находившихся за тысячу километров от маклерских контор.
После переговоров, продолжавшихся несколько дней, нам удалось, наконец, раздобыть билеты третьего класса на французский пароход «Кутубия» который совершал регулярные рейсы между Марселем и берегами Марокко.
Пятого мая, во вторую годовщину памятных пражских дней[3], мы ехали по марсельским улицам к порту вслед за машиной Поля Дрезена, представителя пароходной компании. У мола нас ожидала «Кутубия», которая забирала в свой трюм последние остатки груза. В последнюю очередь должны были грузиться автомобили пассажиров. Должны были…
Впереди вдруг заскрипели тормоза, зазвенело стекло и заскрежетал металл.
Когда все стихло, мы увидели, что машина, вылетевшая из боковой улицы, врезалась в заднюю дверцу «ситроэна» Дрезена. По мостовой полилась вода из радиатора, со всех сторон начали собираться люди.
— Вы не пострадали, господин Дрезен?..
— Нисколько, — ответил Поль, с трудом открывая помятую дверцу машины. — Хуже было бы, если бы такая вещь случилась с вами на прощанье с Францией. Посмотрите на физиономию этого болвана, — сказал он, указывая на шофера врезавшейся машины. — Разве так ездят?..
Полиция составляет протокол, а мы теряем время.
— Простите, господин Поль, «Кутубия» отплывает через сорок минут. Все документы на таможне. Может быть, нам вернуть билеты?..
— Что вам приходит в голову! Подождите минутку, я уже готов. Велю только оттащить в сторону машину и поеду с вами. Она не убежит…
В порту нас ждал неприятный разговор.
— Посмотрите сами, уже закрываются люки. Надо было приезжать вовремя, мы не можем ждать.
Но тут начал действовать Поль Дрезен. Слова ему не понадобились. Он вынул бумажник, помахал им над головой и свистнул крановщику, который сидел высоко в будке подъемного крана. Портовые рабочие протянули над молом сеть и через несколько минут наша «татра» поднялась к небу. Мы торопливо снимаем несколько кадров, жмем руки провожающим и делаем последние шаги по Европе. Матросы стоят наготове, чтобы втащить трап на палубу.
— Коносамент[4] пошлю вам самолетом в Касабланку. Он прибудет туда на день раньше вас, — кричит снизу Поль и в последний раз машет на прощанье рукой. — До свидания, друзья…
Плаванье от Марселя до «Казн», как называют Касабланку французы, продолжается три дня. Этого оказалось достаточным, чтобы познакомиться со всеми пассажирами, покидавшими вместе с нами Европу. То были чиновники, безработные, отправлявшиеся в Африку в поисках хлеба насущного, туристы с путеводителями дорожных агентств и тщательно разработанной программой охоты на диких зверей, сенегальцы, арабы, представители всех цветов кожи и языков, которые в мундирах французских колониальных войск беспрестанно кочуют между берегами Франции и Африки.
Возбуждение и суматоха, сопровождавшие погрузку, зловоние гниющей воды и радужные пятна мазута вдоль пристани — все это начало постепенно исчезать, как только лоцманский буксир нарушил покой водной глади под брюхом тяжело нагруженного парохода. Нас не провожала ни музыка, ни традиционное помахивание мокрыми от слез платочками. Раздавались лишь обрывки команд первого помощника капитана да слышно было, как взрывали динамитом последние препятствия, мешающие свободному входу в гавань. Затем полоса суши начала сливаться на горизонте с морем и берега Франции окончательно скрылись из виду.
За пароходом следовали лишь верные чайки…
Согласно международным правилам, капитан корабля вскоре после выхода судна в море должен проверить аварийное оборудование и возможность размещения пассажиров в спасательных шлюпках. Это весьма интересное зрелище обнаружило кастовые различия в том обществе, которое должно было совместно провести три дня и три ночи на плавучем островке. Корабельное радио предупредило, что зрелище начнется через час. Как только прозвучал сигнал тревоги, напомнивший нам воздушные тревоги военного времени, показались растрепанные, возбужденные дамы, которые, застегивая на ходу платья, нервозно пытались опоясать себя пробковыми поясами. Из ведущего на палубу коридора первого класса выбежал пожилой господин, которого тревога застала за бритьем, и понесся к месту, отведенному ему в соответствии с правилами распорядка, вывешенными в каюте. У остальных пассажиров этот обостренный инстинкт самосохранения вызвал только улыбку. А обитатели четвертого класса, которые расположились прямо на палубе над трюмами, спокойно продолжали играть в кости.
Страх за свою жизнь находится в прямой зависимости от стоимости билетов и содержимого кошельков…
На рассвете третьего дня плавания мы окончательно простились с Европой. За кормой осталось скалистое побережье солнечной Испании с окутанными дымкой хребтами Сьерры-Невады, а на горизонте начала постепенно вырастать грозная громада Гибралтара. Объектив бинокля приближает его отвесные скалистые утесы с бетонными оборонительными сооружениями на расстояние вытянутой руки и открывает сотни тщательно замаскированных укреплений с торчащими стволами орудий. Но и бинокль не может показать все то, во что воплотились вложенные в эти скалы миллиарды, которые превратили самый крайний выступ европейской территории в грозного хранителя ключа от находящихся под угрозой заморских владений Альбиона.
Танжерская прелюдия
При первом знакомстве Африка производит на европейца, впервые посетившего эту часть света, фантастическое впечатление; фантастическое несмотря на то, что он уже успел насмотреться в кинокартинах на лица арабов и растопыренные уши ослов. Международная зона Танжер втягивает европейца в свой водоворот с такой силой, что у него захватывает дух.
Кругом надрывают горло и непрерывно ссорятся торговки, продающие яйца, апельсины, захватанные лепешки, оливковое масло с резким запахом и различные восточные коренья. Непривычную картину создает многообразие красок и форм, одежды и лиц, безучастные, а иногда полные ненависти взгляды. Неимоверная нужда и грязь здесь резко контрастируют с роскошными американскими машинами, из которых выглядывают закутанные лица арабок.
Не успеешь сойти с парохода с намерением использовать трехчасовую стоянку для осмотра города, как тебя обступает толпа арабов в традиционных грязных бурнусах и кожаных сандалиях. Как хищники, набрасываются они на сошедшего с трапа путешественника, предлагая ему свои услуги, старенькие такси, бананы, ковры, кинжалы, вышивки, безвкусные цветные открытки, а также массу пустяковых безделушек, наименования которых не найдешь ни в одном европейском словаре. Торговля ведется не только с белыми пассажирами, но прежде всего с цветными солдатами, которым запрещено выходить на берег. Арабы, охраняющие с дубинками в руках трапы кораблей, не пугают торговцев. Криками договариваются они с покупателями и, выждав благоприятный момент, пробираются к иллюминаторам кают, чтобы получить свой заработок, которого хватит для беззаботной жизни до прихода следующего корабля. Сотни молодых и здоровых людей шатаются по улицам Танжера и с противной навязчивостью пытаются всучить прохожим открытки или запыленные сладости, кучками лежащие на тарелках.