Паоло хотел поговорить с Маринетти, но вряд ли во время похорон можно было узнать от него что-нибудь важное. А когда он позже позвонил Маринетти — сначала домой, потом в палату депутатов, — ему ответили, что сразу же после похорон тот уехал в Геную и вернется лишь в конце августа.
И вот, сидя перед Бьонди, репортер отрицательно мотает головой:
— Ничего. Похоронили и все.
— Мы не можем пройти мимо этой истории, — говорит главный редактор, которого такой ответ мало устраивает. — Подумай как следует и набросай строк восемьдесят. Да оторви ты свой зад от стула, черт побери!
— А чем я заполню эти восемьдесят строк? — ворчит Алесси.
Он звонит полковнику карабинеров Моидзо — хорошо еще, что тот в такую жару на месте.
— До меня дошли слухи, что предстоят какие-то перемены в командовании корпуса карабинеров.
— Ничего подобного, — сухо отвечает полковник.
— Но слухи исходили из осведомленных источников, и том числе и из самого корпуса.
— Ballons d'essai7. Обыкновенные интриги, — пробует отделаться от него Моидзо.
Затем Алесси пытается что-нибудь выведать в министерстве обороны.
— Это правда, что генерала Фульви должны были назначить командующим корпусом карабинеров?
— Чепуха, — отвечают ему, — пост командующего должен освободиться только через три месяца, не раньше.
— А правда, что перед смертью у генерала Фульви состоялся разговор с начальником генерального штаба или даже с самим министром и что проходил он, как нам стало известно, весьма бурно?
Со стороны журналиста это, конечно, провокация, и на другом конце провода реагируют на нее весьма резко, прибегая к такому недипломатическому выражению, как «чушь собачья!». Потом, правда, собеседник, хохотнув, старается смягчить формулировку:
— Вы же знаете, что не всем слухам можно верить.
Наконец он звонит капитану Эмануэле Инчерти, работающему при министре. Парень он симпатичный; примерно одного с Паоло возраста. Инчерти не раз сопровождал Алесси и других журналистов во время показа прессе казарм и полигонов. Они на «ты», и у Алесси есть все основания считать Инчерти своим приятелем.
— Постарайся понять меня, Паоло, — говорит Эмануэле, — если бы я что-нибудь знал, то либо рассказал бы тебе правду, либо признался, что обсуждать эту тему не могу. Но я не имею никакого отношения к истории с генералом, и мне действительно ничего не известно.
Какую-то пользу из этого разговора Алесси все же извлек: Эмануэле посоветовал ему попросить аудиенции у генерала Страмбелли, как раз в эти дни назначенного начальником генерального штаба:
— К тому же они с Фульви были друзьями.
Алесси смотрит на часы. Время раннее, но действовать надо быстро и наверняка. И он повисает на телефоне.
На просьбу полковника Мандера, начальника отдела по внешним связям, Страмбелли отвечает гримасой досады — нет времени на всякие глупости.
Но Мандер настаивает: три года назад Паоло Алесси первым из левых журналистов был официально аккредитован при министерстве обороны и в военных кругах слывет толковым человеком. К тому же у него установились довольно прочные и дружеские контакты с депутатами парламента от левых партий.
Не проходит ж десяти минут, как Страмбелли звонит секретарь министра. Сначала речь идет о текущих делах, потом, в самом конце разговора, секретарь многозначительно добавляет:
— Да, генерал, мне стало известно, что у вас просит аудиенции Алесси. Любопытный тип. Я взял его на заметку, но вообще-то, парень он симпатичный. Но хитер. Очень хитер! Вы с ним поговорите. Симпатичный, да. Но хитрый. Потом расскажете.
Страмбелли не без досады вынужден сдаться. Ох уж эти журналисты и политики! А главное, он даже не знает, о чем с ним говорить.
Войдя в кабинет, Алесси представляется и после короткого обмена любезностями без приглашения садится в самое удобное кресло, спиной к окну, чтобы солнце не светило в глаза. Генерал: догадывается, что Алесси уже доводилось бывать в этом кабинете. Знай он об этом раньше, спросил бы у своего предшественника, что за отношения их связывали. «Хитер», — сказал о нем секретарь министра.
Страмбелли внимательно приглядывается к посетителю. Вообще-то он его припоминает: видел на официальных приемах. При галстуке, волосы аккуратно подстрижены, руки ухоженные. Уже по одному тому, как Алесси сидит в кресле, можно сказать, что человек он собранный. Интересно было узнать, есть ли у него партийный билет. Во всяком случае газета, которую он представляет, принадлежит коммунистической партии.
Откинувшись на спинку кресла, генерал улыбается и со словами «слушаю вас» пветягявает журналисту сигарету, подносит ему огонь и закуривает сам. Он понимает, что и журналист приглядывается к нему. Смотрит не в упор, но внимательно: Молод, думает генерал, но прошел хорошую школу. И этот безупречный костюм… Подобно многим военным, Страмбелли стал по-новому оценивать возможности ИКП.
Перед Алесси сидит пожилой господин с совершенно седыми волосами, круглым лицом, небольшими улыбчивыми глазами. Держится он с большим достоинством и выглядит в своей безупречной форме весьма внушительно. Генерал знает, что он производит на людей самое благоприятное впечатление.
Однако журналисту все-таки удается вывести его из равновесия.
— Фульви, генерал Армандо Фульви, ваш друг. Каким он был?
Паоло не прибегает даже к обычным в таких случаях расхожим фразам: «Я бы хотел поговорить с вами» или «Позвольте перейти к интересующему меня вопросу». Сразу берет быка за рога.
Несколько растерявшийся начальник генерального штаба пытается выиграть время.
— Это что, интервью? — спрашивает он резко, сохраняя, однако, улыбку.
— Нет-нет, в противном случае я бы выполнил все формальности: заранее познакомил вас с вопросами. Нет, я просил о беседе. Вы много лет работали с генералом Фульви бок о бок. Вы знали его и как друга, и но работе — как офицера. Мне не нужно никаких секретных сведений о его смерти, никаких откровений. Меня интересует Фульви — человек, какие-нибудь случая из его жизни, позволяющие понять, каким он был… После небольшой паузы журналист добавляет, снова выводя генерала из равновесия: — Говорят, он был репуббликино…8
Страмбелли нервно ерзает в кресле. Разговор принимает опасный оборот, нужно перехватить инициативу, тогда беседа может оказаться небесполезной и для него самого.
— Видите ли, вы коснулись деликатного вопроса. В общем, все, что я могу вам сказать, должно остаться между нами. Лишь на этих условиях…
Алесси согласно кивает, и генерал, расценив его кивок как свидетельство достигнутого джентльменского соглашения, продолжает:
— Говорят… Собственно, это вы, журналисты, раструбили, что Фульви собирались поставить во главе корпуса карабинеров вместо нынешнего командующего, якобы подавшего в отставку. Если вы огласите то, что сейчас от меня услышите, я, разумеется, опровергну ваши слова, но вам лично я могу сказать, что генерал Фаис действительно зондировал почву насчет досрочного ухода на пенсию, однако министр не согласился принять его отставку. О Фульви же речь тоже шла, но совсем по иному поводу.
Алесси делает недоуменный жест, и Страмбелли вежливо умолкает. На деле эта коротенькая передышка ему нужна для того, чтобы собраться с мыслями. Но журналист молчит.
— Речь шла, — продолжает Страмбелли, — о назначении нашего бедного Фульви на один весьма высокий пост в НАТО. Фульви был специалистом по стандартизации вооружений. Впрочем, в ближайшие дни вы сами по официальным каналам получите сообщение о том, что НАТО приняло решение стандартизировать некоторые виды вооружений.
Алесси молча слушает, котя с языка у него так и готово сорваться возражение: ведь подобная стандартизация неминуемо потребует крупных капиталовложений «в столь трудный для нашей экономики момент», но он боится отвлечься от главного. Генерал между тем продолжает:
8
Презрительная кличка итальянских фашистов периода так называемой Республики Сало (октябрь 1943 г. — апрель 1945 г.) — государства, созданного Муссолини» Северной Италии на территории, оккупированной гитлеровскими войсками.