— Я видел их так же, — сказал Абу-Гурун, — как я вижу эту ящерицу. Я первым из людей прошел через их землю, и вот эти самые глаза, отважные глаза мусульманина, смотрели им прямо в лицо. Они живут за лесом, по склонам горы, опустошенной небесным огнем. Некогда они занимали обширные города, где золото, благородные металлы и драгоценные камки сверкали на минаретах и куполах. Эти города так велики, что мне понадобилось несколько дней, чтобы обойти их развалины, но какой вес имеет все это величие перед божиим гневом? Бог дунул на их здания, и они рассыпались в прах.
Нубийцы, чуткие к гиперболе, многозначительно покачивали головами.
У самого молодого из них слегка дрожали губы, когда он спросил:
— Скажи, Абу-Гурун, какое ужасное преступление погубило их?
— Гордость, — ответил Абу-Гурун, подняв глаза к небу. — Чтобы их наказать, бог превратил их в животных. Покрытые шерстью, как дикие звери, они питаются сырым мясом. Ночью они охотятся на антилоп или диких кабанов и преследуют их с воем, как шакалы.
— Да сохранит нас бог от лукавого! — хором произнесли нубийцы, когда Абу-Гурун замолчал.
Меня его рассказ заинтересовал только наполовину, так как в общем легко было заметить его неправдоподобность. Однако, из того, что он рассказывал об этих странных обитателях пещер, кое-какие подробности могли согласоваться с действительностью.
Вопрос о происхождении человека — вопрос очень спорный. Ни одно наиболее приближающееся к животным племя не сохранило неопровержимых следов своего происхождения.
Люди или обезьяны эти Агуглу, но методичное изучение их на месте позволит, быть может, приподнять край завесы.
Нубийцы и черные удалились. Последним исчез Абу-Гурун, согнув плечи и волоча ноги. Я остался один под навесом, где посвежевший ветерок возвещал полночь. На небосклоне развернулись во всем своем великолепии неведомые на нашем полушарии созвездия Арго, Центавр, два Магеллановых облака и Южный Крест.
«Именно здесь, — говорил я себе, — надо искать первые следы зарождения человечества. Со времени третичного периода наш шар значительно охладился, и большие человекообразные обезьяны нашли убежище в тропических странах. Последуем за ними, если хотим найти ключ к тайне».
В надежде получить какие-либо разъяснения я спрашивал черных, встречавшихся мне на пути во время моих энтомологических прогулок. Останавливаясь у каждого муравейника, где обыкновенно сходятся негритянские старшины для торговых переговоров с приезжими купцами, я всеми силами старался усыпить недоверчивость туземцев. Но их ответы отличались такой ложью, что никоим образом не могли меня удовлетворить.
Я уже хотел отказаться от своих исследований, когда меня навестил Абу-Гурун.
— Я приехал с юга, — сказал он мне, — и узнал много для тебя интересного.
Он говорил тихо, бросая украдкой взоры на кусты жасмина, обивавшего столбы моего навеса. Убедившись в полной безопасности, он прошептал мне на ухо:
— Я видел там одного Агуглу. Пигмеи, живущие на болотах, подстерегли его в засаде и связали; он — взрослое существо и, насколько я понял, войдет в состав партии рабов, посылаемых в виде подати Бангассу[2]: воспользуйся этим случаем, но действуй осмотрительно.
Нельзя было терять ни минуты. Приближались праздники, во время которых большая часть рабов приносилась в жертву; их тут же разрубали на части людоеды и пожирали на пиршестве.
Я поспешно собрал множество разнообразных предметов: ткани, мелкие стеклянные изделия, жестяные дощечки, медную и латунную проволоку; по совету Абу-Гуруна, я прибавил еще пару желтых ботинок со шнурками. Бангассу, действительно, увидев меня обутым, всенародно выразил свое удивление:
— Вот чудо, — сказал он, — его ноги похожи на копыта антилопы!
Я жил в четырех часах ходьбы от резиденции Бангассу.
Когда я вышел на следующий день, природа еще была окутана предрассветными испарениями. Сквозь туман я едва различал разбросанные купы деревьев: бавольники с черными стволами и с висящей наподобие шлейфа корой и толстые, подагрические, угрюмые баобабы с торчащими из земли скрюченными и вспухшими корнями.
Когда взошло солнце и туман рассеялся, все оживилось. Соломенные хижины показались вдоль колоказных[3] полей. Навстречу стали попадаться молодые, рослые люди. Негритянская раса в этой местности не отличается приплюснутым носом и толстыми губами, столь характерными для негров Конго. Если старики отвратительны, то молодые, наоборот, достойны резца скульптора благодаря своему тонкому профилю и хорошему сложению. Стройные, гибкие, они шли спокойно, как молодые боги, под огненным солнцем, не заботясь о мухах, прилипших к их голой бронзовой коже. Среди них легко выступали немного, может быть, разжиревшие и коренастые женщины, натертые маслом сверху донизу, блестящие, как зеркало, и улыбавшиеся во весь рот.