— Король в отчаянии, — сказал он. — Среди пленников находилось одно странное животное, похожее по телесному строению на человека, но оно было так опасно, что сторожа оказались в необходимости убить его стрелами.
Он сделал два шага назад, вытянул левую ногу и поднял к небу свои маленькие жирные ручки.
Затем он снова заговорил, а его руки звонко упали на бедра.
— Бангассу ни за что на свете не хотел тебя подвергнуть смертельной опасности, и благословляет небо за этот случай.
Взбешенный и разочарованный, я хотел уже спровадить болтуна, когда наконец он открыл свои последние карты:
— Король, мой повелитель, — объявил он торжественно, — знает все, что происходит в его владениях. Ему донесли о твоей странной любви к костям. Вот сумка из кожи гиппопотама: ты найдешь в ней кости интересующего тебя животного!
Церемониймейстер не успел еще повернуться, чтобы уйти, как я уже открыл сумку дрожащими от волнения пальцами и стал последовательно вынимать оттуда сперва нижнюю челюсть, затем черепную коробку, грудную клетку со всеми ребрами, таз и бедро.
Все это было начисто обскоблено ножом и носило следы укусов.
При первом же взгляде грудная клетка поразила меня своим чудовищным развитием, встречающимся только у шимпанзе, орангутангов и горилл. Таз, наоборот, явно отличался от таза обезьян, который находится у них в зачаточном состоянии и служит исключительно точкой опоры для нижних конечностей. Но тот, который я ощупывал пальцами, был настолько широк, что давал крепкую опору всему телу и позволял принимать вертикальное положение. Нижняя челюсть, которую я затем исследовал, свидетельствовала о большой силе и чисто животном развитии. Я нашел на ней, один за другим, все характерные признаки знаменитой среди ученого мира челюсти, открытой в Бельгии, в пещере Нолет.
Здесь, как и там, костяные отростки едва обозначены, а боковые впадины глубоко вдавлены. И вдруг я широко раскрыл глаза: на челюсти, которую я вертел в руках, с определенной ясностью обрисовывался несуществующий у обезьян подбородок.
Я лихорадочно схватил гладкий и ровный череп, очищенный от грязи.
Лобная часть была широка; лоб хотя низкий и покатый, но вполне нормального строения, походил на лоб бушменов или жителей Огненной земли и наших доисторических предков Неандерталя и Солютра. Насколько я мог судить, мозг властно занял оба полушария, трансформировал эту голову и заставил череп податься под давлением его державного превосходства.
Я перебирал его кости, измерял его рост, считал его позвонки!
Вне себя я подбежал к окну и ударом кулака открыл ставни.
Солнце исчезло и закат горел цветом меда и зеленого золота. По тропинке проходила женщина, неся на руках негритенка, сосущего ее отвислые груди. Она остановилась и улыбнулась мне во весь свой белозубый рот. При виде ее я сдержал крик, рвавшийся из моей груди к сверкавшему звездами небу[5].
II
АЗУБ
В моем уме смутно назревал план. Почему бы мне не изучить Агуглу на месте? Я сообщил об этом Абу-Гуруну, который с первых же моих слов отнесся к этому намерению враждебно.
— Вот тоже выдумал, — сказал он, — Агуглу далеко: сколько препятствий нужно преодолеть, прежде чем добраться до них. Во-первых, ты встретишь лес, где на каждом шагу попадаются ямы и где можешь запутаться в непроходимых зарослях. А черные лужи? А миазмы, выделяющиеся из грязи? Наконец, горы с пропастями и источенными червями скалами! Сколько ловушек и западней! Здесь змея извивается в траве; там прилипают зловредные мухи и шпигуют кожу; дальше тебя осаждают муравьи, а карлики, живущие на деревьях, осыпают целым дождем отравленных стрел!
Он постепенно возвышал голос, потрясал поднятым кулаком и подергивал плечами; его торчащая вперед бороденка точно шла на приступ невидимых преград. Впрочем, скоро он успокоился, повесил нос и, кусая усы, возобновил разговор уже в мягком тоне.
— Поверь мне, лучше оставаться дома и жить спокойно, подобно добродушным курам, которые, в безопасности от шакалов, мирно выводят цыплят.
При этих словах гусиные лапки его глаз стали подергиваться, нос сморщился, а рука задвигалась, словно он отгонял ей назойливое воспоминание, долбившее его мозг и собравшее морщины около висков.
— Допустим, — продолжал он, — в крайнем случае, ты отправишься к ним. Что же дальше? Как подойти к ним, как завязать с ними сношения и победить их неукротимую дикость?
Он провел рукой по лбу и прибавил шепотом:
— Если бы ты знал, какие ужасные часы я пережил! Какую тоску! Какой страх! Я дрожу, как ребенок, при одном воспоминании об этом.
5
Автор рукописи, приводимой нами, написал ее, вероятно, до открытия, сделанного д-ром Дюбуа. В наши дни непозволительно не знать, что на о. Яве упомянутый голландский ученый собрал по остаткам фауны дочетверичной эпохи скелет ископаемого существа, представляющего переходную ступень между обезьяной и человеком, и назвал его «питекантропос» (