Неразрывную пару они сразу же понимают как психический прототип всех божественных пар. Наконец, самость, в силу ее эмпирических особенностей, воспринимается как эйдос, стоящий за верховенствующими идеями единства и целостности, неотъемлемыми для всех монотеистических и монистических систем.
Я считаю эти параллели важными, поскольку с их помощью можно связать так называемые метафизические понятия, утратившие корни, бывшие у них в природном опыте, с универсальными живыми психическими процессами, дабы вернуть им их подлинное первоначальное значение. Таким путем восстанавливается связь между эго и проецируемыми психическими содержаниями, формулируемыми в настоящее время как "метафизические" идеи. К сожалению, как уже говорилось, тот факт, что метафизические идеи существуют и люди верят в них, ничуть не доказывает действительного существования их содержания или объекта, с которым они соотносятся, хотя и нельзя считать невозможным совпадение идеи с реальностью в форме особого психического состояния благодати -пусть даже субъект оказывается неспособен вызвать его актом собственной воли. Как только метафизические идеи утрачивают свойство вызывать исходный опыт переживания и возобновлять его, они не просто становятся бесполезны, но превращаются в подлинное препятствие на пути к дальнейшему развитию. Люди хватаются за обладание тем, что когда-то означало богатство; и чем бесполезнее, непонятнее и безжизненнее становятся идеи, тем упрямее цепляются за них люди. (Естественно, хвататься можно исключительно за бесплодные идеи: жизнеспособные представления наделены содержанием и достаточным богатством, чтобы не было нужды в цеплянии за них). Так с ходом времени значительное превращается в лишенное значения. Такова, к несчастью, судьба всех метафизических идей.
Вопрос о том, что же все-таки означают подобные идеи, вырос сегодня в насущную проблему. Мир, если и не полностью отвернулся от традиции, то, по крайней мере, давно уже не желает выслушивать "послания": он предпочел бы услышать, что эти послания значат. Слова, звучащие с кафедр проповедников, непонятны и настоятельно требуют объяснения. Как это Христос своей смертью дал нам спасение, если никто не чувствует себя спасенным? Каким образом Иисус может быть Богочеловеком и что есть существо такого рода? К чему нужны Троица, непорочное зачатие, поедание тела и выпивание крови, и все такое прочее? Какая связь мыслима между миром подобных понятий и повседневным миром, материальная реальность которого является заботой широчайшего спектра естественных наук? По крайней мере, шестнадцать часов из двадцати четырех мы живем исключительно в этом повседневном мире, а остальные восемь проводим, предпочтительно, в бессознательном состоянии. Где и когда происходит что-нибудь хоть отдаленно способное напомнить нам о таких явлениях, как ангелы, чудесное насыщение, блаженство, возрождение мертвых и т.д.? Итак, весьма значительным открытием было узнать, что во время бессознательного состояния сна случаются интервалы, именуемые "сновидениями", иногда содержащие сцены, сильно напоминающие мифологические мотивы. Ибо мифы не что иное, как рассказы о чудесах, часто трактующие предметы, выступающие также и объектом веры.
Едва ли эти вещи существуют в повседневном мире сознания; до 1933 года разве что сумасшедшие могли реально переживать целые фрагменты мифологии. Позднее этой даты мир героев и чудовищ, как опустошительный пожар, распространился на целые нации и доказал, что странная вселенная мифов ничуть не утратила жизнеспособность на протяжении столетий разума и просвещения. Если метафизические идеи больше уже не оказывают своего зачаровывающего воздействия, этим мы обязаны определенно не какому-либо уменьшению примитивности европейской психе, но исключительно тому простому факту, что давнишние символы долее не способны выражать все, бьющее сейчас ключом из бессознательного в качестве конечного результата многовекового развития христианского сознания. Подлинный результат здесь - antimimon pnevma[40] лживый дух высокомерия, истерии, помрачения рассудка, криминального аморализма и доктринального фанатизма, в изобилии поставляющий поддельные духовные ценности, нелепое искусство, философскую болтовню и утопическую чушь, пригодную разве что для скармливания нынешнему неразборчивому массовому потребителю. Именно так выглядит пост христианский дух.