265 Таким образом, Дорн приравнивает трансцендентный центр в человеке к образу Бога. Это отождествление проясняет причины того, что алхимические символы целостности применимы к сокровенному в человеке настолько же, насколько и к Божеству, — равно как и того, что вещества, подобные ртути и сере, или элементы, огонь и вода, могут указывать на Бога, на Христа и на Святой Дух. И в самом деле: Дорн, заходя еще дальше, наделяет предикатом бытия эту истину и ничего, кроме нее: "Далее: чтобы дать истине удовлетворительное определение, мы говорим, что она есть, но ничего не прилежит ей, ибо — вопрошаю — что могло бы прилежать Единому, чего ему может недоставать, на что оно могло бы опираться? Ведь ничто не существует истинным способом, кроме этого Единого".[542] Единственное подлинно сущее для него — трансцендентальная самость, совпадающая с Богом.
266 Вероятно, Дорн был первым алхимиком, суммировавшим всю символическую терминологию и ясно выразившим движущий мотив алхимии, присутствовавший в ней с самого начала. Примечательно, что этот мыслитель, чьи формулировки гораздо более ясны, нежели способ выражения его последователя Якоба Беме, до сегодняшнего дня оставался совершенно неизвестными историкам философии. Он, таким образом, разделил судьбу герметической философии в целом, остающейся тайной за семью печатями для тех, кто не знаком с современной психологией. Однако же, эти печати придется однажды сломать, если мы намерены понять преобладающую в наши дни ментальность; ибо матерью сущностной роли субстанции и конкретности современного научного мышления является именно алхимия, а вовсе не схоластика, главным образом ответственная лишь за дисциплину интеллекта и его тренировку.
XII. ПРЕДПОСЫЛКИ ПСИХОЛОГИИ ХРИСТИАНСКОГО АЛХИМИЧЕСКОГО СИМВОЛИЗМА
267 Словосочетание "Mater Alchimia" (мать алхимия) могло бы служить наименованием целой эпохи. Появившаяся одновременно с христианством, алхимия в XVI-XVII вв. положила начало веку науки — лишь затем, чтобы, оставаясь непризнанной и непонятой, погибнуть и погрузиться во тьму столетий в качестве чего-то устаревшего и изжитого. Но всякая мать была когда-то дочерью; то же относится и к алхимии. Ее действительные истоки заключены в гностических системах, которые Ипполит справедливо относил к числу философских; в этих системах, на основе использования греческой философии и мифологии Ближнего и Среднего Востока, заодно с христианской догматикой и еврейским каббализмом, сделаны были весьма интересные, с современной точки зрения, попытки синтезировать унитарное видение мира, в котором примерно равноценные роли отводились бы физическим и мистическим аспектам. Если бы попытка оказалась успешной, мы не стали бы сегодня свидетелями странного зрелища, когда параллельно существуют два мировоззрения, и ни одно из них ничего не знает и знать не хочет о другом. Позиция Ипполита имела то преимущество, что он имел возможность наблюдать христианскую доктрину бок о бок с ее языческими сестрами; сравнение подобного рода постарался осуществить также Юстин Мученик. К чести христианской мысли следует заметить, что вплоть до времени Кеплера не было недостатка в весьма похвальных попытках объяснить и понять Природу, в широком смысле, на основе христианской догматики.
268 Однако эти попытки неизбежно терпели крах из-за недостатка сколько-нибудь адекватного знания природных процессов. Так на протяжении XVIII в. выросла печально известная пропасть между верой и знанием. Вере недоставало опытного подтверждения, науке же недоставало души. В самом деле, наука истово верила в абсолютную объективность, неизменно упуская из виду фундаментальное затруднение, состоящее в том, что подлинной прародительницей и распространительницей всякого знания является психе, — а именно о ней ученые дольше всего знали менее всего. На нее смотрели как на симптом химических реакций, эпифеномен биологических процессов, протекающих в клетках мозга; фактически, она какое-то время не существовала для науки. Но все это время ученые в общем-то вполне осознавали, что используют для своих наблюдений фотографические приспособления, о природе и структуре которых им практически ничего не известно, да и само существование которых многих из них не желали бы признавать. Лишь совсем недавно им пришлось ввести в свои расчеты объективную реальность этого психического фактора. Весьма многозначителен тот факт, что именно физика микромира столкнулась с психе самым неожиданным, почти осязаемым образом. Очевидно, от психологии бессознательного нам в данной связи придется абстрагироваться, поскольку ее рабочая гипотеза как раз и состоит в реальности психе. Здесь для нас важно нечто в точности противоположное — а именно, коллизия психе с физикой[543]
542
"Ulterius, ut definitioni veri faciamus satis, dicimus esse, vero nihil adesse, nam uni quid adest, quaeso, quid etiam deest, aut quid contra niti potest? cum nihil vere praeter illud unum existit" (p.268).