Богданов в качестве яркого исторического примера характеризуемого типа приводит протопопа-старовера Аввакума, чья «ужасная биография ставит перед нами загадку о том, как из непрерывной цепи невероятных страданий возникает гигантская сила железной воли, абсолютно не способной себе изменить ни при каких условиях»[486]. Но создается впечатление, что молодой еще автор «Эмпириомонизма» отчасти описывает самого себя и пророчествует о собственной судьбе марксистского «еретика» – создателя «Тектологии».
Он пережил изрядно к четвертому десятку лет: ветхозаветные (вплоть до порки) методы отцовского воспитания и скандалы между родителями; пережитые смерти двух маленьких братьев, отворотившие от бога как лишь «отблеска того непоправимого, которое неожиданно приходит и беспощадно сжимает сердце»; «казарменно-тюремные» условия казеннокоштного обучения в тульской гимназии; частая голодная нужда в студенчестве и смерть ребенка в тульской ссылке; серьезная операция. Однако знакомые Богданова свидетельствовали не только о том, что тогда от его молодой еще фигуры веяло не только душевной чистотой[487], но и бодростью и энергией[488]. Целое поколение социал-демократии училось по его учебникам полит экономии. Крупные организаторские способности, конспиративное мастерство, литературный талант, разностороннее образование обеспечили Богданову исключительное место в социал-демократических партийных рядах[489]. Большие творческие замыслы воплотились в объемном труде «Эмпириомонизм» и многослойном романе «Красная звезда».
Но зенит политической деятельности Богданова вскоре остался позади. Один за другим следовали разрывы – с Лениным, рабочим-философом Михаилом «Заводским» (Н. Вилоновым), М. Горьким, группой «Вперед». Смерть благосклонного издателя А. И. Чарушникова (1852–1913) затруднила публикацию новых произведений. Удручающее зрелище «фабрики трупов» и «троглодитских» нравов на фронте мировой войны; смерть второй жены, родившей Богданову сына, – все это спровоцировало тяжелый нервный срыв, сердечную болезнь, не отпускавшую все революционные годы, когда тектолог наблюдал вокруг «гибельное разорение»[490]. Он даже писал, что в «военно-коммунистической» революции, в отличие от прежних, не было «взрывов смеха, юмористики», так истощены были народные силы.
Правда, он получил пролеткультовскую трибуну для распространения своих идей и приветствовал нескольких «соработников», последовавших вместе с ним по пути тектологического исследования. Но эти товарищи оказались весьма скромной силой, чего нельзя сказать о «товарищах» из ЦК партии власти, в которую «неортодоксальный» Богданов отказался вступить. Итог – изгнание из Пролеткульта, арест, идейная изоляция. Какое-то время после ареста Богданов выглядел надломленным разочарованиями, травлей, отступничествами. «Положение в борьбе за новую культуру» – «один за всех, все против одного»; пролеткультовцы – «Петры, трижды отрекшиеся», – отмечал Богданов в записных книжках[491]. Но собрался с силами, снова воодушевился, когда начал организацию Института переливания крови, первоначально за счет своих гонораров от переизданий учебников и романов.
Вопреки отсечению от «пролетарской» партии и собственным же выводам военного времени о «провале классового сознания»[492], о том, что «не на том уровне культуры и организованности» стоит рабочий класс[493], Богданов в 1920-е годы продолжал твердить о «пролетарском коллективизме» как высшем общественном идеале. Видимо, воспоминания о совместном с рабочими овладении марксизмом, сотворчестве в тульском кружке для Богданова-тектолога – это «намеки самой жизни на счастье» в типе «моноидеиста», описанные для случая неуравновешенного психического подбора Богдановым-эмпириомонистом. «Товарищеский кружок людей, сознательно стремящихся к одной общей цели, которая глубоко проникает собою всю их жизнь, чувства и волю, налагает свой отпечаток на все их мысли и представления. Кто жил в такой группе, жил в ней реальной, а не призрачной жизнью – потому что бывают и призрачные объединения – для того эти отношения навсегда останутся лучшим, самым дорогим из всего, что дал ему жизненный опыт – конкретным образом практических идеалов нашего времени и в то же время зародышевой формой их осуществления»[494]. Один из учеников Богданова, токарь Сергей Степанов, в 1917 году не поддержавший большевиков, в 1919 году вернулся в партию и стал директором Тульского патронного завода. В 1922 году он был признан лучшим «красным директором» страны. А его учитель опирался уже на психологические «производные, не имеющие прямой опоры во внешней среде», – «социальный идеал maximum’а организованности» как образ, восполняющий действительность с ее тяготами и чаяниями. «Утопизм, строгая последовательность мышления и воли, неуклонная активность в жизненной борьбе» – черты идейно-волевого типа характера, описанные в концепции гедонического подбора. Это тип сожженного «никонианами» протопопа Аввакума, сожженного католиками Джордано Бруно, отлученного иудеями Спинозы. И отлученного «ортодоксами» Богданова, одержимого furor tectologicus[495], как он писал о себе в начале работы над «всеобщей организационной наукой». Венцом тектологического фурора стала активность в борьбе с «советской изношенностью», с туберкулезом – за коллективную жизнеспособность.
487
Ермолаев И. Е. Указ. соч.; Ремизов А. М. Собрание сочинений. Т. 8: Подстриженными глазами. Иверень. М., 2000. С. 436.