В следующей части статьи я кратко изложу самые главные стадии в общем понимании культуры Богдановым, которые привели к формированию этого конкретного понимания пролетарской культуры. Я не буду обсуждать политическую биографию Богданова, его роль в консолидации большевистской организации или его соперничество с Лениным. Однако нет никаких сомнений в том, что жесткая концепция марксизма и, в частности, исторического материализма в представлении Ленина и, что еще важнее, Плеханова оказала огромное влияние на осмысление независимой, гегемонистской, пролетарской культуры Богдановым.
Во время ссылок в Тулу, Калугу и Вологду (1895–1904) Богданов обсуждал со своими товарищами (Базаровым, Скворцовым-Степановым и Луначарским) то, что они называли философским аспектом системы Маркса. Вспоминая это время, Луначарский писал: «Мы все глубоко интересовались философской стороной марксизма и при этом жаждали укрепить гносеологическую, этическую и эстетическую стороны его, независимо от кантианства, с одной стороны, к которому уже начался в то время уклон, позднее столь заметный в Германии и у нас (Бердяев, Булгаков), и, не сдавая в сторону той узкой французской энциклопедистской ортодоксии, на которой пытался базировать весь марксизм Плеханов. Богданов искал при этом совершенно своеобразных путей, но пути эти оказались соприкасающимися с эмпириокритицизмом»[739]. Действительно, во вступлении к третьему тому «Эмпириомонизма», написанному уже после этих обсуждений, Богданов отмечал необходимость именно философского подхода к обоснованию марксизма и критического переосмысления концепции Плеханова. С самого начала они отвергли постулат о том, что марксизм – это система объяснения социальной реальности, актуальная для любого времени. По их мнению, марксизм должен эволюционировать, прогрессировать и развиваться в соответствии с самыми последними достижениями в науке и новыми, современными идеями в философии. «Традиция Маркса и Энгельса должна оставаться с нами, но не в букве, а в духе»[740]. Этот призыв Богданова стал эпистемологическим постулатом их группы, в которой эмпириокритицизм Авенариуса и Маха считался одним из главных открытий марксизма для современной науки. Он стал основой богдановской системы эмпириомонизма.
В Вологде, где образовалась целая колония политических ссыльных (в том числе Н. А. Бердяев, Б. В. Савинков, А. М. Ремизов, Б. А. Кистяковский, П. П. Румянцев), группа, сформировавшаяся вокруг Богданова, разъясняла свою концепцию материализма («реализма») в теоретических баталиях с «идеалистами» и прежде всего с Бердяевым. Результатом этих дискуссий стал их коллективный труд «Очерки реалистического мировоззрения», вышедший в 1904 году, как ответ на сборник «Проблемы идеализма» (1902), в котором были собраны статьи бывших так называемых легальных марксистов Бердяева, Булгакова, Франка и других[741]. Под реалистическим мировоззрением группа Богданова понимала отказ от любого метафизического абсолюта и любой претензии на абсолютную истину в пользу монистического идеала познания. В своей коллективной работе они призывали к единению теории и практики и рассматривали вопрос понимания «суперструктуры», который впоследствии станет основополагающим в богдановской концепции культуры.
В собрании эссе, опубликованном в 1905 году под названием «Новый мир», Богданов развивает концепцию коллективизма. То, что он называл «собиранием человека», подразумевало творческий потенциал каждого индивидуума в коллективе. В этом контексте образование пролетариата уже выступает как высшая цель. Двадцать лет спустя, в 1924 году, в предисловии к сборнику своих статей о пролетарской культуре Богданов пишет о том, что в его ранних статьях «уже намечены главные черты высшего культурного типа жизни – социалистического, источником которого является культура пролетарского класса»[742]. Другими словами, пролетарская культура содержит только некоторые элементы социалистической культуры: пролетарская культура – это социалистическая или коллективистская культура в процессе эволюции.
Анализируя провал революции 1905 года и его конфронтацию с Лениным по поводу большевистской стратегии после 1905 года, Богданов (и его идейные товарищи) приходит к очевидному выводу, что для организационных целей трудящимся необходима своя собственная интеллигенция, т. е. рабочая интеллигенция, и что по идеологическим причинам им нужно обрести свое классовое сознание, которое включает в себя не только поведение, мышление и идеологию трудящихся, но также и философию, науку и искусство. В статьях и брошюрах, написанных после 1907 года, Богданов отстаивает развитие культурной гегемонии пролетариата до захвата власти. В брошюре «Не надо затемнять», напрямую адресованной Ленину, Богданов утверждает, что «большевизм – это не просто политическое явление, это настолько же явление социокультурное»[743]. Именно такие идеи привели к тому, что Богданов, Горький, Луначарский и другие левые большевики основали для русских рабочих две социал-демократические партийные школы, которые работали на Капри (с августа по декабрь 1909 года) и в Болонье (с ноября 1910 по март 1911 года). В Каприйской школе, как писал Богданов в 1918 году в статье «Пролетарский университет», и было впервые сформулировано понятие «пролетарская культура»[744]. Все обучение, состоявшее из курсов по политической экономике, социализму, профсоюзному движению, истории, философии, литературе и искусству, было нацелено на то, чтобы объяснить всю историю человеческой деятельности и мысли не только с точки зрения рабочего человека, что рабочий мог понять, но скорее как целостный продукт опыта рабочего человека. Целью партийных школ для рабочих являлись развитие и организация классового сознания пролетариата (что для Богданова было идентично творческому потенциалу пролетариата), т. е. собственно пролетарской культуры.
739
Луначарский A. В. Мое партийное прошлое // Луначарский A. В. Великий переворот (Октябрьская революция). Ч. 1. Пг., 1919. С. 22. Это эссе Луначарского было написано еще в 1918 году.
741
Scherrer J. L’intelligentsia russe: sa quête de la ‘vérité religieuse du socialisme // Le temps de la réflexion. II. Paris, 1981. P. 113–152; Steila D. Scienza e rivoluzione: La recezione dellʼempiriocriticismo nella cultura russa (1877–1910). Firence, 1996. P. 156–166.