Дед Богданова «вывел своего сына в люди» – дал ему образование и тот стал сначала учителем, а затем инспектором народных училищ. Дочерям же (теткам Богданова) – он не дал образования и они, по словам Натальи Богдановны (жены Богданова), остались неграмотными огородницами. Отец Богданова (уже Александр Александрович) женился на вологжанке же, но – полупольке – Марии Андреевне Комаровской. Деда (Богдановского отца) я [Малиновский Ал-др Ал-дрович 1909 года рождения] видел один раз незадолго до его смерти. Он умер в возрасте, кажется, 75 лет, и похоронен был в Москве на Ваганьковском кладбище. Его жена – мать будущего Богданова, была, очевидно, моложе мужа (как это чаще всего бывало в те времена) и дожила, по-моему, до 87 лет. Последние годы жизни она жила у своей дочери, жены наркома просвещения (А. В. Луначарского) – Анюты, в хороших для того времени условиях. Она очень любила Богданова («Сашу») и ей, по-моему, не говорили о его смерти, а так как он всю жизнь ездил и по России, и за рубежом, скрыть его смерть было не трудно. Я бабушку (Марию Андреевну) встречал у своего отца (т. е. Богданова), когда он был (всего два года, до своей смерти) директором Института Переливания Крови, т. е. с 1926 по 1928 год (умер 7/IV). Богданов, судя по конспекту для его автобиографии, в раннем детстве больше любил мать (кричал «папа дуля [дурак?]»), но взрослый явно больше любил отца. Когда мать приходила к нему в гости и мешала ему работать (он много работал дома, – писал свои книги и статьи), он никогда не просил ее уйти, но она сама чувствовала и говорила: «Саша, у тебя глаза, как лед» и уходила от него. Мне он говорил, что в детстве мать их жестоко порола (или заставляла это делать отца?).
Всего в их семье выжило шесть человек детей (умерли, по крайней мере, двое маленьких братьев). Из выживших шести трое старших были мальчики: Николай (любимый брат Богданова), затем Саша – будущий Богданов, затем могучий и буйный Сергей. А сестры – старшая Мария (любимая сестра Богданова тоже врач), затем Анюта (будущая жена А. В. Луначарского) и младшая – Ольга (медсестра и, кажется, баптистка). Внешне все они были выраженными голубоглазыми блондинами (может быть, немного темнее, судя по погибшей фотографии, был Николай).
Я видел Богданова еще в Париже. Мама сказала, что это – мой папа. Я не вполне понимал, что значит это слово, но понял, что папа имеет какое-то отношение ко мне. Мне он понравился тем, что был блондин (в отличие от всех французов, которых я видел, хотя среди них, конечно, бывают порой блондины), что он крупный, спокойный, дружелюбный, видимо, сильный.
Мама моя была формально дочерью псаломщика. (Имя его Иван, фамилия Смирнов, отчества не знаю). Жила их семья сначала недалеко от Барнаула (Западная Сибирь). Маму звали Анфуса Ивановна (по святцам, вероятно, Анфиса). Но в Париже ее звали Нина Павловна (может быть, из конспирации, она была большевичка). Кажется, она была младшая из десяти детей в этой большой семье. Я видел двух ее сестер в Барнауле – любимую сестру – Пашу [Павлу Ивановну] и еще одну. Обе широколицые, широкоскулые. Трое их братьев стали священниками. В сгоревшем альбоме был один, видимо, любимый моей мамой[936] за то, что был честен и искренне верил в Бога (она – нет), а два других, по ее словам, были из тех нечестных, которые «продают слезки Богородицы» и т. п. Тетя Паша меня любила, когда мы с мамой жили у нее в Барнауле и после маминой смерти хотела оставить меня у себя. Но мама завещала меня «Тете Лиде» – бездетной жене Ивана Игнатьевича Романова (боевой меньшевик, в 1905 году приговоренный к повешению заочно). В Париже они жили с нами в одной квартире (видимо, оставленной нам моим отцом, когда он переехал в Брюссель – в Бельгию[937]) на Рю де ля Глесьер (кажется, называю верно. Перевод, кажется, – ул. Стекольщиков), 10, недалеко от Парка «Мон Сури» (2-й или 3-й этаж?). Дядя Ваня (Романов) и тетя Лида часто водили меня в парк «Мон Сури», очевидно, когда не могла мама. Мама переписывалась со своей матерью. Она была (моя мама) резко отлична от своих несколько монголоидных сестер и считала, что ее настоящим отцом был какой-то цыган, якобы «вертевшийся» около ее матери. Это очень возможно: она действительно смахивала на цыганку: невысокая, стройная, чернявая, лицо узкое, нос с горбинкой, очень эмоциональная. Пела про себя (рано постарев) «Худа, как палка, черна, как галка, увы, весталка, тебя мне жалко». Она родила первого сына (в России или в Париже?), которого оставила во время партийной командировки (в России или во Франции) у сочувствовавшей революции еврейской семьи, но он там умер от желудочного заболевания. Она опять предложила Богданову завести от нее ребенка. И это – я (…). Как 2-й – я более, вероятно, здоровый, чем был 1-й (это так чаще всего бывает). А мама, как я ее помню (ей было лет 39 [мне – 3]), уже была с проседью, плохими зубами и была больна туберкулезом легких. Она родилась на несколько дней позже Богданова, тоже в 1873 году (он – кажется, 22 августа* <так в тексте. – Примеч. ред.>?) <…> Отец оказался устойчив к туберкулезу, и я в этом отношении вышел в него. Будучи в ряде внешних черт похож на него, уже оказался в маму кареглазым шатеном (она чернее). Но в детстве был белобрысым совсем (фото детского сада в Парке Мон Сури) и мои детские волосы, сохранившиеся до сих пор у меня. Почему ее мама (моя бабушка) могла изменить мужу? – Думаю, как обычно тогда, муж был старше бабушки и уже не мог иметь детей.