Еще один отзыв, относящийся к тому же периоду.
Некий швед Мальм, попавший к русским в плен при взятии Выборга в 1710 и в 1714 годах, вернувшись на родину, написал сочинение о состоянии России при Петре Великом. (Сочинение это осталось ненапечатанным, но содержание его со слов профессора Шюбергсена вкратце излагается Гротом). Раздраженный пленом, вопреки обещанию Апраксина свободно пропустить сдавшихся, Мальм обнаруживает большую резкость в суждениях о русских, но особенно строго отзывается о Меншикове. По его словам, последний не имеет необходимых полководцу сведений и обходится без них только благодаря своей смелости, изворотливости и присутствию духа. Он всячески старается привлекать к себе генералов и других высших офицеров, но при всей своей ловкости и осторожности не может прикрывать тех ошибок и промахов, в которые ежедневно впадает по военной службе.
Его завистливость и козни служат одним из главных препятствий дальнейшему развитию русской армии...
Как ни красноречиво на первый взгляд подобное единодушие в отзывах об одном и том же лице, но после всего сказанного мы не считаем нужным подробно доказывать их несостоятельность. Если Меншиков так мало смыслил в военном деле, если уровень его ума далеко не соответствовал доверенным ему должностям, то как мог Петр так долго оставаться в заблуждении на его счет, Петр, для которого интересы дела стояли всегда выше всяких личных привязанностей и который не отрешал своего любимца от должностей даже в то время, когда привязанность его к “герценкинду” значительно поубавилась? Наконец, как объяснить успех, сопровождавший почти все действия Меншикова? Конечно, можно было бы приписать его исключительно гению Петра, вдохновлявшего своих сподвижников, набрасывавшего для них план действий, которому оставалось только следовать без рассуждений, чтобы получать блестящие результаты. Так, по-видимому, и рассуждали иностранцы. Необыкновенная личность Петра, его мощный ум, железная энергия, его почти сверхчеловеческая неутомимость производили такое сильное, такое обаятельное впечатление на пораженных европейцев, что все окружающие царя сподвижники совершенно стушевывались в их глазах по сравнению с последним, казались им совершенно темными сами по себе спутниками, заимствующими весь свой блеск от этого великого и лучезарного светила. Прочтите отзывы иностранцев о прочих сотрудниках Петра – почти все они оказываются полнейшими ничтожествами[6]. Но любопытно то, что те же самые лица, которые хотят выставить Меншикова, подобно другим сотрудникам царя, лишь простым исполнителем его предначертаний, лишенным всяких личных заслуг, сами же, того не замечая, опровергают свои слова. Например, тот же Витворт, так упорно утверждающий бездарность Меншикова, неоднократно замечает, что все распоряжения, касавшиеся военного дела и администрации, делались под влиянием князя, и иногда даже вопреки собственному мнению Петра. То же говорит и Юль. Последний даже приводит слова самого царя, выразившегося будто бы про Меншикова следующим образом: “Без меня князь может делать что ему угодно; я же без князя ничего не сделаю и не приму никакого решения”.
Слова эти, если они действительно были сказаны, конечно, преувеличены и свидетельствуют только о желании Петра выставить перед иностранцем заслуги своего любимца в самом выгодном свете. Но несомненно и то, что из всех сподвижников Петра, которые большею частью являлись только способными и усердными исполнителями его воли, но только исполнителями, иногда даже в душе и не сочувствующими возложенному на них делу, наибольшую инициативу и самостоятельность обнаруживал именно Меншиков. И Петр особенно ценил в нем именно эту инициативу, это умение справляться самому с затруднительными обстоятельствами, не обращаясь поминутно за указаниями, как это делали старые русские люди, не привыкшие к самостоятельности и при всяком непредвиденном случае беспомощно обращавшиеся к власти за соответствующим наказом, теряя таким образом драгоценное время. Нисколько не поступаясь своей самодержавной властью, требуя от всех безусловного повиновения своим приказаниям, Петр, однако, хотел приучить русских к самодеятельности и требовал, чтобы посланные с поручениями поступали по своему рассуждению, смотря по обороту дела, “ибо издали нельзя так знать, как там будучи”. И в этом отношении смелый, находчивый и энергичный Меншиков стоит несравненно выше всех других “птенцов Петровых”. Заимствуя от царя только общую идею, общий план действий, он является часто совершенно самостоятельным в разработке его деталей, и результат как нельзя более оправдывал доверие к нему царя.
Как бы то ни было, эти отзывы иностранцев, хотя и совершенно для нас неубедительные, очень красноречивы в другом отношении. Они свидетельствуют вообще о сложившемся у европейцев взгляде на русских, в которых те не хотели замечать ничего хорошего; при таком взгляде естественно приходилось приписывать внезапное возвышение России исключительно гению одного человека и заслугам окружавших его иностранцев и ожидать, что с кончиной этого человека страна вернется к прежнему варварству. В частности же эти пренебрежительные отзывы о способнейшем из сотрудников Преобразователя, составившиеся, конечно, под влиянием бесед с русскими же людьми, прекрасно рисуют отношения последних к всемогущему фавориту. Неслыханное возвышение этого безродного человека, в связи с его надменностью, создали ему массу врагов и завистников. Его ненавидели все – и родовитые люди, постоянно унижаемые заносчивым фаворитом и глубоко оскорбленные в своей старой боярской гордости необходимостью подчиняться бывшему пирожнику; ненавидел его и простой народ, считавший, как прежде Лефорта, виновником всех новшеств, злым гением Петра, поддерживавшим в нем любовь ко всему иноземному, подбивавшим его на все неслыханные отягощения народа по случаю шведской войны.
Глава III
Семейные дела Петра Великого и Меншикова. – Дружба Меншикова с сестрами Арсеньевыми. – Ливонская пленница. – Отношение ее к Меншикову. – Женитьба Меншикова. – Дружба с Петром. – Переписка Петра и Меншикова
Посвятив первые две главы изображению деятельности Меншикова в период 1700 – 1709 годов и его быстрого возвышения в связи с возрастающим расположением к нему царя, мы не можем обойти молчанием одно обстоятельство, которое еще теснее сблизило обоих. Эта дружба скоро подвергнется таким испытаниям, будет подрываться так часто и так сильно, что, не будь этого обстоятельства, последовавшее охлаждение царя к его любимцу, быть может, привело бы к более чувствительным для князя последствиям, чем какие оно имело в действительности. Этим новым звеном в союзе двух друзей была женщина – Екатерина.
Семейные дела Петра более или менее общеизвестны. Женщина, навязанная ему матерью в супруги еще в ранней его молодости, никогда не пользовалась его любовью. Воспитанная в старых понятиях, ненавидящая иноземцев Евдокия со своими вечными жалобами на его частые отлучки из дому скоро ему опротивела совершенно. Петр нашел себе более подходящую подругу в Немецкой слободе, где женщины, не живя затворницами, привыкли к свободному, непринужденному обращению с мужчинами. Немка Анна Монс надолго завладела сердцем царя. Такого же рода интрига завязывается и у Меншикова, но только в пределах дворца. Необходимо заметить, что после смерти царицы Натальи Кирилловны дворцовый внутренний быт значительно изменился: женщины и девицы понемногу выходили из теремов, и сами царевны не держались строго прежнего затворничества. Царевна Наталья Алексеевна, родная сестра и любимица Петра, жила в Преображенском у брата со своими девицами-боярышнями, и нет сомнения, что Петр не стеснялся посещать ее со своим неразлучным Алексашей, и девицам-боярышням не приходилось прятаться от окружавших Петра молодых людей. В числе этих девиц были, между прочим, сестры Арсеньевы – Дарья, Варвара и Аксинья (про отца их известно только, что он воеводствовал где-то в Сибири). Меншиков очень подружился с первыми двумя, а с красавицей Дарьей Михайловной у него завязались и более интимные отношения. Следы этой любви сохранились в переписке обеих сестер с Меншиковым.
6
По словам французского посла Лави, известный своей ученостью Брюс и умный даровитый Ягужинский – люди весьма ограниченные. Так же презрительно отзывается другой французский посланник, Кампредон, об известном петровском дипломате Толстом, которого Петр особенно ценил именно за его “умную голову”. Кампредон же называет его “человеком, лишенным всяких способностей к политике”