— Я немного понюхал там, под окном, — без видимой связи с предыдущим заметил Гуров. — И могу вам сказать со всей ответственностью, что взрыв, если он действительно был, вряд ли отличался большой силой. Впрочем, не будем забегать поперед батьки в пекло. Пусть выскажется эксперт.
Они вернулись в кабинет, вполне удовлетворенные друг другом.
— Значит, так, — сказал Крелин, бережно собирая осколки колбы под тягой. — Здесь проводилась экстракция с помощью водяной бани. Судя по всему, процесс протекал достаточно длительно, по крайней мере до тех пор, пока не выкипела вода. Затем колба лопнула, и произошел взрыв. Лишь по счастью не случилось пожара. Нагревательная спираль перегорела в нескольких местах.
— Что именно экстрагировалось и чем? — спросил Люсин, поднося к носу помутневшую стекляшку.
— Какое-то корневище, — с сомнением склонил голову к плечу Крелин. — Предположительно спиртобензолом. Окончательный ответ даст лаборатория.
— Вам понятно, товарищи? — спросил Гуров, делая торопливые пометки в блокноте.
— Чего же тут непонятного? — отозвалась Таня. — Мы бензол по химии проходили. Це-шесть-аш-шесть. До сих пор помню.
— Вам хорошо, вы, наверное, отличницей были, а я так все перезабыл, — посетовал Люсин.
Крелин, по опыту знавший, как глубоко тот влезает в проблемы, связанные с криминалистикой, деликатно отвел глаза.
— Что бы еще ты счел необходимым отразить в протоколе, Яша? — спросил Люсин, сосредоточенно глядя себе под ноги. — Пробка от колбы нашлась?
— Да, в обнаружил ее в связке травы, что сушилась над печкой, — утвердительно кивнул Крелин. — Товарищи видели.
— Соскобы делать не будешь? — Люсин критически оглядел забрызганный потолок.
— Обязательно, хотя, зная характер жидкости, объем, и так легко рассчитать силу взрыва.
— Ясно, — удовлетворенно кивнул Люсин, но тут же озабоченно нахмурился. — А температура?
— Пока в бане оставалась вода — сто градусов, а потом не выше температуры кипения жидкости, — обстоятельно пояснил эксперт.
— Наука! — почтительно сказал Караулкин. — Выходит, авария у Егора Мартыновича произошла, я так понимаю?
— Верно, отец, — скрывая улыбку, подтвердил Крелин.
— Ну, а он-то куда подевался? Сам, так сказать… Не в окно ж вылетел, прости господи?
— Эка, — осуждающе покачала головой Степановна. — Так они тебе и скажут. — И губы поджала в ниточку.
— Придет время, скажем, — пообещал Люсин. — А пока я бы хотел переписать заголовки некоторых книг. Может пригодиться.
За окном, зияющим острозубыми, выгнутыми, как парус, осколками, наливалась синью вечереющая даль.
При неизвестных обстоятельствах исчез профессор-химик Георгий Мартынович Солитов. Тревогу забила его домработница Аглая Степановна. Вести дело поручено следователю прокуратуры Гурову и сотруднику уголовного розыска Люсину. Вместе с экспертом Крелиным они прибывают на место происшествия — на дачу профессора. Там выясняет что в кабинете, где он вел различные химические исследования произошел взрыв. В сфере интересов Солитова лежали лекарственные растения, с которыми он работал, проверяя забытые рецепты народной медицины.
Продолжение. См. «Огонек» № 1.
Оставляя без внимания специальные справочники и монографии, Владимир Константинович сосредоточил внимание на старинных изданиях, отсвечивающих золотым тиснением кожаных корешков. Вместе с фотокопиями он насчитал около двухсот наименований.
Судя по всему, Георгий Мартынович Солитов был широко и всесторонне образованным человеком. Лишь с помощью его рукописных пометок Люсину удалось кое-как выполнить поставленную задачу. И немудрено, потому что китайские иероглифы, равно как санскритские и тибетские буквы, оставались для него тайной за семью печатями. Как, впрочем, и для подавляющего большинства людей. Не исключено, что и сам Солитов не владел редкими восточными языками и пользовался услугами переводчиков.
Но как бы там ни было, а его комментарии, выполненные бисерным каллиграфическим почерком, обильно уснащали фотокопии рукописей: «Синь-Сю-Бэн-Цао», сочиненной ученым конфуцианцем Ли Ди, описавшим 844 вида растительных лекарств, знаменитой «Бэн-цао-ган-му»[1] Ли Шичженя, древнеиндийской «Яджур-веды»[2] и тибетской «Жуд-ши»[3].
С рукописью Диоскорида, отснятой со средневекового пергамента, разобраться было легче. Ее название Люсин перевел как «Лекарственные вещества». Сумел разобраться он и с книгами Раймунда Луллия, Теофраста Бомбаста Парацельса фон Гогенхейма, Альберта Великого и Николая Фламеля, иногда писавшего, к радости неопытного переводчика, по-французски. Что же касается «Изборника» великого князя Святослава Ярославовича, переписанного в 1073 году с болгарского свитка, то с ним Владимиру Константиновичу было еще легче.