Изготовление стали воплотилось в реальность, а пока росло производство этого великолепного материала, необходимого для строительства государства, обрастал легендами и рецепт ее производства.
Как сталь изменила нас
Бессемеровский процесс напоминает вулкан в котле. Невероятно высокая температура создает расплавленную смесь железа и углерода, которая ярко светится оранжевым, а раскаленный воздух поблизости вибрирует, приобретая причудливые очертания. Если заглянуть в печь, можно увидеть, как над бурлящей поверхностью висит неподвижная мгла, сквозь которую беспорядочно прорываются случайные сполохи пламени. Над варевом клубится дым с вкраплениями ярких желтых и оранжевых искр. Но дым, пламя и искры[90] – еще только разогрев перед основным выступлением. В горн подается воздух, создавая в нем коктейль из лесного пожара с приправой из фейерверка, как в День независимости США. Пузырящаяся смесь рокочет, расплавленный металл пожирает углерод и воздух. От резких смен цвета – с красного на оранжевый, желтый, а затем на ослепительно белый – режет глаза. Жидкий металл трансформировался. Так рождаются сталь и тот мир, который мы знаем.
С этой расплавленной массы начались стальные рельсы. А стальные рельсы образовали сеть и соединительную ткань всей страны. Следом возникло множество других явлений. Как нетрудно себе представить, люди начали мигрировать, и города начали расти. Возьмем для примера Чикаго: этот железнодорожный узел рос как на дрожжах. В 1850 г. его население составляло 30 000 человек, а к 1890 г. утроилось. Но города не просто росли – там, где раньше их не было, появлялись новые. Множество пыльных городишек, рассыпанных вдоль железнодорожных путей, стали полноценными городами, такими, какими мы их знаем сегодня. Такие мегаполисы, как Альбукерке, Атланта, Биллингс, Шайенн, Фресно, Рино, Риверсайд, Такома и Тусон, – это отпрыски железных дорог. Так рельсы подчинили себе жизнь: преуспевали те, кто был на связи, а кто не был, мог и не выжить.
Современному человеку сложно даже вообразить, какими были поездки до появления железных дорог. Ощущения от путешествия дилижансом передает рассказ Джосайи Куинси (1772–1864), пятнадцатого президента Гарвардского университета, о своей экскурсии из Бостона в Нью-Йорк.
Путь до Нью-Йорка[91] занял неделю. Кареты были старые и дребезжащие, а большая часть упряжи состояла из веревок. Одна пара лошадей тащила дилижанс 18 миль. Обычно мы доезжали до места ночлега к ночи, если не вмешивались случайности, и в десять часов вечера после скромного ужина отправлялись спать с предупреждением, что нас позовут в три часа утра, однако на самом деле это случалось в половине третьего. А затем хоть в снег, хоть в дождь путник обязан был встать и собраться с помощью фонаря с окнами из роговых пластин и грошовой свечки, а потом отправиться в путь по скверным дорогам, иногда с кучером, обнаруживающим явные признаки опьянения, каковое добросердечные пассажиры лишь усугубляли, предлагая ему на каждой остановке стаканчик тодди. Так мы ехали по 18 миль между сменами лошадей, вынужденные иногда выходить из дилижанса и помогать кучеру вытаскивать его из трясины или рытвины; и после недели трудного пути прибыли в Нью-Йорк.
Путешествие дилижансом было смесью экспедиции и тряски по камням, так что поезда приняли с распростертыми объятиями. Легкость передвижения по железной дороге означала необходимость пересмотра дорожных карт. Пример такой переоценки расстояний можно видеть в «Географическом атласе Соединенных Штатов» (Atlas of the Geography of the Unites States)[92] 1932 г., где приводятся данные переписи о численности и демографическом составе населения, а также длительность и скорость перемещения из одного пункта в другой. (См. иллюстрации 18 и 19.) Скорость передвижения на картах изображается кривыми, напоминающими контурные линии, как на топографических картах для сложных пеших походов. Взяв за пункт отправления Нью-Йорк, карта показывает, куда можно добраться за определенное время. Судя по этой карте, поездка на дилижансе из Нью-Йорка в Вашингтон в начале XIX в. занимала пять дней. Но для путешествий несколькими десятилетиями позже зоны уже шире. В середине XIX в. путешествие поездом из Нью-Йорка в Вашингтон занимало всего один день. До появления железных дорог, если сын переезжал с женой и детьми за 50 миль от родительского дома, он редко мог позволить себе ездить туда, учитывая, что понадобилось бы два дня. А по рельсам такое путешествие занимало два часа, и бабушки могли видеться с внуками[93]. С железными дорогами страна испытала то, что географы называют пространственно-временным сжатием. То есть с сокращением времени пути от одного пункта до другого сократилась и значимость расстояния между ними. Иными словами, мир сжался.