Это была пухлая, неплохо сохранившаяся дама, облаченная в небесно-голубой шифон и, как тут же заметила Элена, с бриллиантовым колье искусной работы на шее, о чем мадам Кастеллачи тут же и сообщила.
– Да-да, – кивнула мадам Кастеллачи, – это все, что осталось, единственная драгоценность, которую не унесли воры, потому что в тот вечер колье было на мне. И теперь я его не снимаю, только на ночь, и тогда кладу под подушку.
Она жестом предложила Элене проследовать за ней в салон. Оттуда они отправились на короткую экскурсию по дому, в ходе которой мадам показала прочные ставни на окнах и систему сигнализации, а под конец сняла со стены в спальне дедушки своего мужа написанную маслом картину, за которой скрывался встроенный сейф.
– Вот, – сказала она, – здесь все и лежало. Сейф американский, высшего качества, миллион комбинаций. – Мадам Кастеллачи набрала серию цифр и открыла дверцу. – Видите? Никаких признаков, что кто-то пытался повредить замок. – Она развернулась к Элене, утирая глаза носовым платочком, – воплощенное горе. – Мы считали, что у нас все в полной безопасности.
Элена все еще подыскивала подходящие слова, когда из кабинета наверху появился синьор Кастеллачи, ощетинившийся от негодования.
– Наконец-то вы приехали, – сказал он. – Надеюсь, вы захватили чековую книжку. Я только что разговаривал со своим адвокатом в Милане. Ведь все уже проверено. Взносы – целое состояние! – мы делали вовремя. Полиция провела расследование. И где же мой чек? Мой адвокат хочет знать, в чем проблема? И я тоже. Ну? – Он стоял перед Эленой на цыпочках, но все равно был на несколько дюймов ниже ее, от гнева его тело натянулось как струна. – Ну?
Все хорошие страховые инспекторы ловко находят причины, чтобы не платить или, по крайней мере, оттягивать этот болезненный момент как можно дольше. Обычно клиенты Элены проглатывали отказ легче других благодаря ее природному обаянию и иск реннему сочувствию их потере. Но только не в этот раз. Как она ни старалась убедить Кастеллачи в необходимости проверить и перепроверить все возможные версии, тот продолжал клокотать от гнева, следуя за ней по всему дому и тявкая за спиной, словно разъяренный пекинес. Упоминалось судебное преследование, и не раз. Мадам Кастеллачи плакала. И Элена была не прочь к ней присоединиться. Наконец после двух бесплодных часов даже у Кастеллачи иссякли ругательства, и Элене, обещавшей сделать все возможное, позволили уйти.
Она вернулась в кафе, заказала кофе, позвонила Оливье и попросила приехать за ней. Когда тот появился, слегка растрепанный и улыбающийся, Элена лишь мельком взглянула на него и похлопала себя пальцем по шее:
– Твоя тетушка, она что-то оставила у тебя на шее. Похоже на губную помаду.
Раздраженная, уставшая, мечтающая о душе после обратной поездки до Марселя, Элена открыла дверь гостевых апартаментов дворца Фаро – и в тот же миг все ее дневные огорчения улетучились. В ее постели лежал мужчина. Голова его была накрыта подушкой, длинная рука свешивалась с края кровати. Подойдя ближе, она подняла подушку, увидела загорелое небритое лицо Сэма и поцеловала его в нос. Один глаз открылся. Улыбнувшись, Сэм похлопал по постели рядом с собой:
– Не хочешь присоединиться?
4
– Сэм, не могу поверить, что забыла тебе рас сказать! – Чуть раскрасневшись и уже опаздывая, они собирались спуститься, чтобы присоединиться за ужином к Ребулю, когда Элена остановилась на верхней площадке лестницы. – Дом! Хозяева наконец согласились его продать, и это благодаря Франсису.
Сэм подхватил ее, закружил и поцеловал, прежде чем опустить на пол.
– Это чудесно. И как же ему удалось?
– Кажется, он подпоил notaire и сказал ему, что мы уже рассматриваем другие варианты. На днях владелица приезжает из Парижа, чтобы подписать все бумаги. Разве не здорово?
– Еще как здорово. И знаешь что? Ты теперь станешь châtelaine[9].
– А мне понравится?
– Конечно понравится. Это означает, что ты будешь хозяйкой дома. Я напечатаю это на футболках.
Ребуль дожидался их на террасе, держа наготове штопор и ведерко со льдом. Он поднял голову и улыбнулся, увидев их сияющие лица.