Донжон Шильонского замка.
Фото О. Королевой
Но когда узника в конце концов освобождают из тюрьмы, в его словах звучит легкая нотка сожаления. Бонивар начал наслаждаться обществом пауков и мышей, с которыми он делил свою камеру. Он провел в узилище немало времени:
Поэму Байрон написал в «Отеле де Л’Анкр», теперь это гостиница «Англетер» в Уши, возле Монтре. Он так погрузился в работу, что Шелли нередко приходилось обедать в одиночестве — а он тоже продолжал трудиться над собственным сочинением, «Гимном интеллектуальной красоте», которым отдавал дань уважения Руссо и его «Новой Элоизе». Вскоре после совместного путешествия вокруг озера и остановки в Уши поэты отправились каждый своим путем, оба в расцвете творческих физических сил. Шелли, вместе со своей женой Мэри и любовницей Байрона Клэр (которая была сводной сестрой Мэри), поехал в Савойю, а Байрон остался в Швейцарии и какое-то время жил в Монбоване, крошечной деревушке, расположенной между Монтре и Грюйером у западных отрогов гор Бернского Обервальда. Там он написал в «Альпийском дневнике» о «музыке коровьих колокольцев на пастбищах... и пастухах, что перекликаются от утеса к утесу и играют на своих дудочках... Я осознал все, что мною когда-либо было услышано о пастушеской жизни или о том, какой я представлял ее себе... Недавно я вновь поселил в своем разуме Природу». Глядя на сельский пейзаж, он описывал домики и коров: те «похожи на мечту; нечто слишком яркое для реальности и чуждое ей», и отмечал, что посредством произведений, родившихся в Альпах, пытался «избавиться от собственных искаженных особенностей личности, со всех сторон окружающих меня величественностью, властью и славой».
Шелли же тем временем находился в Шамони. Когда здесь побывал Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772-1834), то написал в своем «Гимне перед восходом в долине Шамони»: «Кто бы мог, кто бы сумел остаться атеистом в этой долине чудес?» Шелли дал ответ на вопрос Кольриджа — в регистрационной книге гостиницы в Шамони он подписался так: «Демократ, атеист, очень люблю человечество». Причем эту остроумную запись он оставил на греческом языке. Пейзаж вокруг города внушал Шелли благоговение и страх. В одном из своих писем он писал: «Я никогда не представлял себе, какими раньше были горы... безмерность этих нереальных вершин возбуждала, когда они вдруг возникали перед глазами, рождая чувство восторженного удивления, в чем-то родственного безумию». Пережитые чувства он выразил в одной из самых знаменитых своих поэм — в «Оде Монблану»:
Позднее Шелли говорил о своем стихотворении, что оно оказалось «непокорным разливом души... сочинено под непосредственным впечатлением недавних и ярких чувств, пробужденных тем, что оно пытается описать». Но, в противоположность Вордсворту, атеист Шелли не видел в красоте гор проявления Провидения; в отличие от Вордсворта (и Галлера), он не идеализировал здоровую и чистую жизнь альпийских крестьян. В действительности в своих произведениях романтики подходили к горам по-разному: если для Вордсворта горы рождают некий духовный подъем, то Байрон и Шелли считали их источниками вдохновения и просветления, а Руссо видел в горах и красивых, пробуждающих вдохновение сельских пейзажах моральные добродетели. Рука об руку с подобными поэтическими и духовными устремлениями шли достижения науки, способствовавшие новому пониманию геологии и гляциологии и ботаники Альп. Подобное сочетание эстетического и научного стало причиной громадных перемен в восприятии гор на протяжении первых десятилетий XVIII века и отношении к ним.