Моцарт. Сальери… Сальери… Сальери… Сальери… (Он начинает плакать.)
Констанция. Успокойся, дорогой мой. Тебя никто не обидит. Ты скоро поправишься, клянусь тебе. Ты слышишь меня? Ну же. Вольферл, постарайся… ну, пожалуйста, Вольфи-польфи! Хоть на минутку!
Тихо звучит Лакримоза [79] из Реквиема. Моцарт приподнимается, чтобы лучше расслышать музыку, опираясь затылком на плечо жены. Он начинает слабо отбивать такт рукой. Когда Констанция к нему обращается, мы видим, что он мысленно сочиняет мессу и не слышит ее слов.
Если я тебе докучала, пилила насчет денег — я хочу, чтобы ты знал, что это все пустое. Просто я набалована. И ты сам, дорогуша, избаловал меня… Ты должен поправиться, Вольфи… потому что ты нужен нам — и мне, и Карлу, и малютке Францу тоже. Нас только трое, дорогой мой, и многого мы не стоим. Не покидай же нас. Мы без тебя совсем пропадем. Да и тебе там, в раю, без нас будет несладко. Ты же такой ребенок! Ничего без меня не можешь. Даже мяса себе не порежешь!.. Я не умна, душа моя. Тебе было нелегко жить с такой гусыней, как я. Но я же ведь о тебе заботилась — это ты должен признать. И радости тебе я тоже приносила, ты же знаешь, немалые… Ты слышишь меня?
Удары барабана замедляются и стихают.
Я хочу, чтобы ты знал одно. Самый лучший день моей жизни был тот, когда ты на мне женился. И пока я жива, я буду самой почитаемой женщиной на свете!.. Ты слышишь меня?
Она вдруг понимает, что Моцарт мертв. Рот ее открывается в немом ужасном крике, руки взмывают и застывают в воздухе в непроизвольном жесте отчаяния. Величественный аккорд «Аве» не завершается и повисает в воздухе в напряженном звучании.
Справа входят ГРАЖДАНЕ ВЕНЫ в черном. КОНСТАНЦИЯ преклоняет колени и застывает в скорбном молчании. Слуги становятся у четырех углов стола, где лежит тело МОЦАРТА. Входит ВАН СВИТЕН.
Сальери (холодно). Свидетельство о смерти гласило, что умер он, потому что отказали почки, чему способствовало резкое охлаждение тела. Великодушный Лорд Фуга оплатил нищенские похороны. В общей могиле, с двадцатью другими покойниками. Даже без могильной плиты обошлись. Свалили тело в творильную яму, и все.
Ван Свитен подходит к Констанции.
Ван Свитен. Те небольшие деньги, которые я могу пожертвовать, следует отдать вам и детям. Не стоит тратиться на суетную блажь.
Слуги поднимают стол и несут его с ношей в глубь малой сцены. Граждане Вены следуют за ним.
Сальери. Вы хотите знать, что я тогда чувствовал? Конечно же — облегчение. Признаюсь вам в этом. Но и жалость тоже, хотя именно я помог уничтожить это существо. Я был способен на жалость. Один лишь Бог не знает жалости. Я только истончил волшебную флейту, в которую Господь дул беспрестанно. И она треснула в устах Всевышнего от ненасытной его жадности к славе.
Граждане Вены становятся на колени, а слуги в полном безмолвии сбрасывают тело Моцарта в яму в глубине сцены. Все кроме Сальери и Констанции удаляются. Она оживает и начинает деятельно собирать с пола рассыпанные ноты. Сальери говорит опять старческим голосом, в котором все сильнее звучит горечь.…
Что же касается Констанции, она со временем опять вышла замуж. За датского дипломата, скучного, как черствый хлеб. И поселилась в Зальцбурге, на родине великого композитора, чтобы стать непререкаемой хранительницей всего наследия Моцарта.
Констанция встает, натягивает посильнее на груди шаль и прижимает к груди партитуры Моцарта.
Констанция (благоговейно). Не было на свете более нежного, деликатного на слова человека! За десять лет нашего безоблачного счастья я не слышала от него ни единого грубого, самонадеянного или резкого слова. Чистота его жизни ярко отражается в лучезарной чистоте его музыки!.. (Говорит несколько быстрее.) Продавая его рукописи, я исхожу из количества затраченных им чернил. Столько-то нот за столько-то шиллингов. Мне кажется, так проще всего. (Она уходит со сцены, исполненная чувства своей правоты.)
Сальери. Одно удивительное обстоятельство стало потом известно. Моцарту не просто померещилась фигура в маске, которая ему-де приказала: «Возьми перо и сочиняй Реквием!» Она и в самом деле существовала. Дело в том, что некий граф Вальзек, аристократ, известный своими причудами, мечтал прослыть композитором… Он и послал к Моцарту лакея в маске, чтобы тайно заказать сочинение и потом выдать его за свое. И это удалось! После смерти композитора Реквием исполнялся как сочинение графа Вальзега… А я был дирижером. (Он улыбается зрителям.) Естественно, в то далекое время ни одно крупное музыкальное событие в Вене не обходилось без моего участия. Я даже дирижировал пушечным залпом в ужасной бетховенской военной симфонии[80] и также, как он, чуть не оглох!