Жизнь по праву можно с таким же основанием назвать искусством, как и всякое другое, а посему рассматривать важные жизненные события как цепь простых случайностей столь же ошибочно, как не видеть связи между отдельными частями прекрасной статуи или возвышенной поэмы. Критики в подобных случаях не довольствуются лишь созерцанием какого-нибудь великого творения, но пытаются также выяснить, почему и как оно таким получилось. Лишь тщательно изучив все, что шаг за шагом способствует совершенствованию каждого образца, мы действительно начинаем постигать ту науку, согласно которой сей образец был создан. Поскольку истории, подобные нижеследующей, вполне уместно назвать образцами ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ, то, следовательно, внимательно приглядываясь к некоторым происшествиям, приводящим к катастрофе или к благополучному завершению, а также к ничтожным причинам, коими эти происшествия были вызваны, мы наилучшим образом постигнем самое полезное из всех искусств, которое я называю ИСКУССТВОМ ЖИЗНИ.
Глава 2
Начало истории. Замечания касательно совершенства английского государственного устройства, а также рассказ о достопримечательном дознании, учиненном мировым судьей
Первого апреля… года стражники[6] одного из приходов (а какого именно, мне неведомо), расположенного в пределах вольностей Вестминстера,[7] привели несколько человек, задержанных прошедшей ночью, к Джонатану Трэшеру, эсквайру, одному из тамошних мировых судей.[8]
Однако, читатель, рассказ о том, как проходил допрос этих преступников, мы предварим согласно нашему обычаю размышлениями о кое-каких материях, с которыми тебе, возможно, будет небесполезно познакомиться.
Многими, я полагаю, точно так же, как и прославленным автором трех писем,[9] было подмечено, что ни одно из человеческих установлений не может быть совершенно безупречным. К такому умозаключению этот писатель, видимо, пришел, обнаружив по меньшей мере отдельные изъяны в государственном устройстве даже нашего столь благоуправляемого отечества. И уж коль скоро возможны какие-то изъяны в государственном устройстве, с которым, как еще много лет тому назад уверял нас милорд Кок,[10] «не могла бы сравниться мудрость всех мудрецов, соберись они однажды все вместе», и которое еще задолго до этого несколько мудрейших наших соотечественников, собравшихся вместе, объявили слишком совершенным, чтобы в нем можно было изменить хоть какую-нибудь частность, и которое, тем не менее, с тех пор беспрерывно исправляло великое множество вышеназванных мудрецов, так вот, говорю я, если даже такое государственное устройство и то, стало быть, несовершенно, в таком случае нам, я полагаю, дозволено будет усомниться в существовании такого безупречного образца среди всех человеческих установлений вообще.
На это, возможно, возразят, что незначительные погрешности, которые я намерен привести в качестве доказательства, заключены не в законах, а в плохом их соблюдении, однако позволю себе заметить, что последнее представляется мне столь же нелепым, как если сказать о каком-нибудь механизме, что изготовлен то он превосходно, но вот только не в состоянии выполнять то, для чего предназначен. В благоуправляемом государстве хорошие законы должны соблюдаться; во всяком случае, если та же самая законодательная власть, которая устанавливает эти законы, не обеспечивает их соблюдения, то это равносильно тому, как если бы Грэм[11] самым тщательным образом изготовил все детали часов, но собрал бы их так, что часы не могли бы идти. Вот в таком случае мы несомненно имели бы основание сказать, что в самом устройстве часового механизма имеется небольшой изъян.
Нетрудно догадаться, что Грэм очень скоро обнаружил бы погрешность и легко ее устранил. И заключаться она, конечно, могла бы только в неправильном расположении частей.
У меня, читатель, есть еще один пример, который, возможно, проиллюстрирует мою мысль еще более ясно. Вообрази же себе семейство, главе которого вздумалось бы распорядиться своими слугами следующим образом: а именно – если бы дворецкого он усадил на козлы своей кареты, управляющего имением поставил на запятки, кучера назначил дворецким, а лакею доверил бы управление поместьем, да и способностями прочих слуг воспользовался столь же несуразно; нетрудно представить, каким посмешищем выглядело бы в глазах окружающих подобное семейство.
6
Должности тюремщиков, шерифов, судебных приставов, тюремных надзирателей покупались, они считались, естественно, средством заработка, извлечения дохода, что и делалось за счет тех, кто попадал под жернова пенитенциарной системы. А стражники или констебли назначались из числа жителей данного прихода; они выполняли эти обязанности в течение года, причем без всякой оплаты. В большинстве своем люди уже почтенного возраста, они обязаны были ходить по улицам от зари до зари с дубинкой и фонарем, но чаще отсиживались в кабаках, боясь показаться на улицах. Под началом у Филдинга было сперва 80 констеблей, однако он убедился вскоре, что может доверять лишь немногим из них. Существовал также штат осведомителей – доносчиков, это была платная узаконенная должность.
7
Собственно Вестминстер состоял из двух приходов, однако его вольности, т. е. власть его муниципалитета, распространялись еще на семь приходов, расположенных в прилегающей к нему местности.
8
В их обязанности входила тогда борьба с преступниками и поддержание общественного порядка.
9
Здесь Филдинг имеет в виду политического деятеля и писателя, в прошлом одного из лидеров партии тори – Генри Сент-Джона, виконта Болинброка (1678–1751), написавшего в 1747 г. три письма: «О духе патриотизма», «Об идее короля-патриота» и «О политическом положении при восшествии на престол короля Георга I»; они были опубликованы в 1749 г., т. е. незадолго перед тем, как Филдинг приступил к написанию «Амелии». В первом из этих писем, критикуя кабинет министров-вигов во главе с Робертом Уолполлом, Болинброк замечает, что необходимо делать различие между теми источниками коррупции, которые должны быть уничтожены, и теми, которые все же следует сохранить, несмотря на то, что ими пользуются подчас во зло: с их помощью можно держать людей в подчинении и даже поддерживать благое управление, поскольку ни один из человеческих институтов не способен достичь совершенства, и самое большее, чего может добиться человеческая мудрость, – это обеспечить такое же или даже большее благо ценой меньшего зла. Филдинг относился к Болинброку с презрением как к тори и неверующему, что он наиболее отчетливо выразил в своем «Fragment of a comment on lord Bolingbroke's Essays» (1754), поэтому эпитет «прославленный» употреблен им здесь в ироническом смысле.
10
11