Норвежские власти с самых первых дней планирования спасательных операций прислушивались к мнению опытных полярников. Министр обороны практически сразу обратился за помощью к Советскому Союзу. Ледокольный пароход «Малыгин», имевший на борту самолет и мощную KB-радиостанцию, обещал прибыть в Ню-Олесунн и принять участие в поисках. Но самые большие надежды возлагались не на него, а на «Красин» — самый большой в мире ледокол. «Красин» в Норвегии хорошо знали — во время плавания 1920 года[49] капитаном и ледовым лоцманом на нем служил Отто Свердруп. Однако русскому ледоколу потребовалось прискорбно много времени, чтобы пройти на север. В середине июня «Красин» еще не покинул Финский залив.
Иностранные спасательные экспедиции, потянувшиеся вдоль побережья Норвегии, способствовали тому, что норвежские газеты заполняли свои страницы статьями про Нобиле за подписью как отечественных, так и зарубежных корреспондентов. Ежедневно публиковались мнения экспертов и письма благонамеренных читателей, предлагавших свои способы спасения итальянцев. Большое воодушевление по всей стране вызвала новость о том, что Руал Амундсен все-таки отправился на Шпицберген на борту французской летающей лодки, опубликованная 14 июня. Произведенный эффект отчасти объяснялся тем, что Амундсен всего за несколько дней до этого официально отказался от задуманной ранее частной экспедиции. Из-за краткости временного промежутка между официальным отказом и планируемым вылетом из Тромсё полет «Латама» больше всего напоминал тактический маневр, направленный на то, чтобы опередить все остальные экспедиции. В открытую об этом никто не говорил, но неизбежно находились люди, которые объясняли происходящее характерной амундсеновской манерой удивлять публику неожиданными поступками {71}.
В лагере Нобиле новость об экспедиции Амундсена наполнила людей глубокой признательностью и новыми надеждами на спасение. В это почти невозможно было поверить. После нескольких недель бездействия со стороны их собственного правительства на подходе были целых четыре летающих лодки дальнего радиуса действия, ждущих только летной погоды, чтобы добраться из Северной Норвегии на Шпицберген, — две итальянские, одна шведская и одна французская под норвежским руководством. Но больше всего Нобиле и остальные жители палатки ждали Амундсена.
Вот какую радиограмму Нобиле отправил Рольфу Томмессену, редактору газеты «Тиденс Тейн»: «В самом сердце громадного ледяного безмолвия мы с моими товарищами несколько дней назад услышали по радио новость: искать нас будет Руал Амундсен, и он уже в пути! Это проявление великодушия со стороны знаменитого полярника глубоко меня тронуло… Мы с нетерпением ждем новостей о его прибытии не только потому, что надеемся на спасение, но и потому, что видим особое величие в том, что именно Амундсен переживает за нашу судьбу и ради нас подвергает себя такой опасности…» {72}
Глава 15
На север
Под крылом французского самолета час за часом проплывал однообразный северонорвежский пейзаж. В 21.55 миновали Стадт, в 02.30 пролетели над проливом Брённёйсунн, в 04.40 оставили позади Лёдинген.
Кабина «Латама» была рассчитана на четырех человек. Шестерым там было тесно и холодно. Пахло горючим и маслом. От шума фармановских двигателей закладывало уши, и экипаж едва слышал друг друга. Амундсен и Дитриксон прикорнули ненадолго в неудобных креслах, но сном это вряд ли можно было назвать. Гильбо и де Кувервиль сидели впереди на местах пилотов. Они не спали совсем. Радист Валетт тоже бодрствовал, а механику Брази, возможно, удалось немного отдохнуть в скрюченном положении. Была половина шестого, и самолет приближался к Тромсё.
Руал Амундсен был старше остальных членов экипажа почти на 20 лет, но больше возраста его беспокоило другое. Два года назад ему вырезали злокачественную опухоль на бедре, а всего несколько месяцев назад он прошел в Лос-Анджелесе экспериментальную лучевую терапию в радиологической клинике доктора Альберта Сёйланна, норвежца по происхождению {73}. Похоже, болезнь была у него уже несколько лет. Еще по возвращении с Южного полюса он страдал от кровоточащих опухолей в прямой кишке {74}. Последствия операции в декабре 1926 года и лучевой терапии в апреле 1927 года давали о себе знать, но он никогда не говорил о них публично. Это было бы неразумно, учитывая, что он собирался навести порядок в личной жизни и финансах и к тому же восстановить свою прежнюю репутацию. Этот полет был его первой длительной экспедицией после изнурительной лучевой терапии.
49
В 1920 году экспедиция на ледоколе «Святогор» (с 1927 года «Красин») под руководством Отто Свердрупа отправилась спасать ледокольный пароход «Соловей Будимирович» (позже «Малыгин»), дрейфовавший в Карском море. Экспедиция проходила под норвежским флагом, но была оплачена советским правительством. —