Махно встречался с испанскими анархистами, включая Б. Дуррути, и рассказывал им об опыте своего движения[748]. Махновское движение во многом станет примером для подражания его испанских единомышленников. Несмотря на разочарование Махно в опыте союзов с коммунистами, его испанские и каталонские единомышленники логикой событий принуждены будут проделать тот же путь общего фронта революционных сил.
Остаток лет уделом Махно были трудовые будни, семейная жизнь, воспоминания и редкие праздники в кругу товарищей–анархистов. И. Метт вспоминала, что «Махно был человеком чистым, даже целомудренным… Махно страстно любил дочь. Я не знаю, какими стали их отношения в конце его жизни, но когда девочка была маленькой, Махно бесконечно возился с ней, баловал ее, хотя в раздражении, бывало случалось, колотил ее, после чего чувствовал себя совершенно больным только от одной мысли, что мог поднять на нее руку»[749]. Дочь Махно родилась в Варшавской тюрьме в 1922 г. и дожила до 1993 г., когда о Махно стали говорить без приставки «бандит».
В тяжелых условиях эмиграции батько держался достойно: «Я очень часто встречалась с ним на протяжении трех лет в Париже и никогда не видела его пьяным. Несколько раз в качестве переводчика я сопровождала Махно на обеды, организованные в его честь западными анархистами. Нестор пьянел от первого стакана вина, глаза его начинали блестеть, он становился более красноречивым, но, повторяю, по настоящему пьяным я его не видела никогда. Мне говорили, то в последние годы он голодал…»[750]
Последние годы Махно жил в однокомнатной квартирке в пригороде Парижа Венсенне. Он тяжело болел туберкулезом, сильно беспокоила и рана в ноге. Семью кормила жена, работавшая в пансионате прачкой. Они часто жили раздельно, отношения в семье в этих тяжелых условиях были неровными. Махно надолго оставался один. Иногда бродил по улицам. Что волновало неугомонного революционера в последние месяцы жизни? Это были бурные дни в истории Франции. В феврале правые радикалы и фашисты вышли на улицы, чтобы попробовать на прочность Французскую республику. В ответ улицы столицы заполнили левые. Ненавидевшие друг друга социалисты и коммунисты учились действовать вместе, и даже анархисты были готовы поддержать республику в борьбе с фашистской угрозой[751]. Так закладывались основы Народного фронта – того самого фронта трудящихся, о котором мечтал Махно во время гражданской войны.
Зная характер Махно, нельзя исключать, что он участвовал в этих зимних демонстрациях. Для тяжело больного человека это было смертельно опасно.
«Зимой ему стало хуже, — вспоминает Г. Кузьменко — и приблизительно в марте месяце 1934 г. мы поместили его в один из французских госпиталей в Париже. По воскресеньям я его часто там навещала. Здесь я встречалась с его многочисленными товарищами, как русскими, так и французами»[752].
Состояние здоровья Нестора Ивановича продолжало ухудшаться, не помогла и проведенная в июне операция. Г. Кузьменко так описывает последний день жизни Махно: «Муж лежал в постели бледный, с полузакрытыми глазами, с распухшими руками, отгороженный от остальных большой ширмой. У него было несколько товарищей, которым, несмотря на поздний час, разрешили здесь присутствовать. Я поцеловала Нестора в щеку. Он открыл глаза и, обращаясь к дочери, слабым голосом произнес: «Оставайся, доченька, здоровой и счастливой». Потом закрыл глаза и сказал: «Извините меня, друзья, я очень устал, хочу уснуть…» Пришла дежурная сестра, спросила его: «Как чувствуете себя?» На что он ответил: «Принесите кислородную подушку…» Сестра принесла ему кислородную подушку. С трудом, дрожащими руками, он вставил себе в рот трубочку кислородной подушки и сестра попросила нас всех удалиться и прийти завтра утром.
751
См. Шубин А.В. Мир на краю бездны. От глобального кризиса к глобальной войне. М., 2004.
752
«Набат». № 5. 1990. Подлинник письма Г. Кузьменко находится в краеведческом музее Гуляй–Поле.