«– Очень милые стишки, — сказала Алиса задумчиво, — но понять их не так-то легко.
(Знаешь, ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла.)
— Наводят на всякие мысли — хоть я и не знаю, на какие… Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил… А, впрочем, может и нет…»
Но вот что весьма и весьма характерно, так это совместные попытки Алисы и Шалтая-Болтая все же расшифровать этот стих и упорядочить-прояснить — пропорядочить, так сказать — подойдет ли такое слово-бумажник? [11] — тем самым всех мюмзиков и шорьков. Разум требует пояснений, даже находясь в рамках заведомого абсурда — такова уж участь разума, и, соответственно, человека, как немного (или иногда), но разумного существа.
VIII. Реалистическая доминанта
59. Ну, абсурд так абсурд — в чем проблема-то? — может спросить читатель. Писателя-реалиста привязывают к земле факты, сказочник вынужден как-то упорядочивать заведомый хаос абсурда вольных допущений. Но разница как раз в том, что факты привязывают, стабилизируют, тогда как абсурд — нечто принципиально нестабильное. Реальность всегда выступает в качестве своего рода поля тяготения для любого полета фантазии. Реальность неустранима, как ни старайся ее устранить. Фантазия отчаянно сражается с реальностью, но ведь все равно чтение всякой книги подразумевает, что писатель создает (пытается создать) у читателя полное впечатление реальности переживаемых тем в книжной реальности событий. Читатель должен поверить писателю, и поверить он ему должен в том, что, читая о чем-то, он переживает нечто реальное (об этом говорит и само слово — переживает — нельзя переживать то, чего, по нашему мнению, не происходит). Не поверит — отложит книжку в сторону, то есть вынесет писателю смертный приговор. Реальность, нечто реальное, впечатление реальности, неустранимость реальности — все это подводит к возможности формулировки тезиса о реалистической доминанте в литературе.
60. Однако, это словосочетание — «реалистическая доминанта в литературе» — требует крайне осторожного с собою обращения. Означает ли оно, во-первых, что сказки, в тенденции, либо реалистичны, либо должны стремиться стать реалистичными? Очевидно, нет, да и такое пожелание-утверждение напрямую противоречило бы всему, что ранее говорилось о различении вероятной фактичности от невероятной. Сказка на то и сказка, что она не реалистична; стремясь к реалистичности, сказка перестает быть сказкой. И, кстати, я именно потому и заговорил о реалистической доминанте в литературе, имея в виду невероятную фактичность, что там, где литература наиболее нереалистична — мы все равно видим неустранимый отпечаток реальности. Именно тут фантазия имеет на руках все козыри, чтобы уверенно сокрушить реальность — но одержать решительную победу у нее все равно не получается.
61. Фантазия, как уже было отмечено — вовсе не такая штука, которая позволяет нам выдумывать все, что бы нам ни пожелалось. То есть пожелать-то мы можем все, что бы ни пожелалось, но вот на сами наши желания при этом налагаются некоторые ограничения, которые очень даже непросто преодолеть. Речь об этом уже шла, но пусть она пройдет еще немного (ранее она шла в сторону абсурда, теперь пойдет по направлению к реальности). Допустим, писателю надо выдумать какого-то диковинного зверя, какого и в природе-то нет, — тут фантазия должна включиться на полную мощность. И уж если речь зашла о всяких диковинных зверях — шире, существах — то полезно будет задаться вот каким вопросом: много ли таких существ напридумывали за свою уже довольно долгую писательскую жизнь самые разные писатели? Слов нет, фантазия тут поработала на славу. И русалки-то придуманы, и драконы тоже, и всякие гидры, и эльфы, и гоблины, и оборотни, и вампиры, и гиппогрифы, и даже… Но нельзя не отметить и контр-тенденцию — очень многие существа так и кочуют из сказки в сказку. Например, когда говорят о сказках, почти всегда припоминают драконов. Небезосновательно, конечно, потому как в сказках полно драконов. И эльфов. И гномов. И хоббитов… Э, нет, хоббитов как раз надо было еще придумать. Может быть, когда-нибудь и хоббиты станут такими же обычными сказочными персонажами, как и гномы с эльфами, но пока — они своего рода фантазийная собственность Толкиена.
11
— «Хливкие» — это хлипкие и ловкие. «Хлипкие» значит то же, что и «хилые». Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! Так и тут — это слово раскладывается на два!
— Да, теперь мне ясно, — заметила задумчиво Алиса».