Впрочем, по многим важнейшим вопросам все христиане имеют одинаковую или очень близкую точку зрения, и даже то, что казалось спорным во время Реформации, сегодня могут так или иначе признавать практически все христиане. Например, Мартин Лютер провозглашал, что Писание понятно всякому человеку на внешнем, грамматическом уровне, но глубинное понимание духовных истин приходит только под действием Святого Духа. Это говорилось в ответ на утверждение католических богословов, что простому человеку Библия недоступна (в то время католики совсем не поощряли ее чтение на народных языках, а только на латыни). Но сегодня, пожалуй, мало кто из традиционных христиан станет возражать Лютеру.
Отцы действительно помогают нам нащупать золотую середину, поэтому понятию «Священное Предание» можно дать и такое определение: это опыт прочтения Священного Писания наиболее опытными и духовно зрелыми нашими предшественниками. Предание— это опыт жизни по Писанию.
Библия и читатель XXI века
…Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему.
Евангелие от Марка, 1:3
Христос однажды сказал: «как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех» (Евангелие от Луки, 17:26). Людям свойственно замыкаться в рамках привычных понятий, узкого круга общения, повседневной рутины и упорно не замечать, что происходит вне этого круга. Это свойство не чуждо и церковным людям: они обычно полагают, что заведенный порядок вещей установлен раз и навсегда, что всякий верующий должен во всем походить на них самих, а если он вдруг не похож, то это досадный недостаток, который может и должен быть преодолен. Но приходит День Сына Человеческого, и все привычные понятия оказываются перевернутыми, а мы— в очередной раз не готовыми к его приходу… И только пророческие предостережения напоминают нам: будьте готовы к неожиданному сами и готовьте путь для Господа.
Что для христианина может быть незыблемее Священного Писания? Его текст не изменялся много веков. Но, изучая текст, мы не можем забывать о контексте. А сегодня Писание, хотим мы того или не хотим, ставится в несколько иной контекст, чем прежде. Не меняется Писание, не меняются задачи христианского делания, но все стремительнее меняется мир, в котором мы живем. А значит, могут и должны изменятся формы нашего поведения, нашего бытия в этом мире.
В этом году в день, когда праздновалась память Отцов шести Вселенских соборов, я слышал на утрени в храме посвященный им канон. Меня поразило одно обстоятельство: когда–то он был написан, чтобы просвещать церковный народ. Он полон тонкого богословия и изящной полемики с еретиками, но кто из молящихся сегодня способен в этом разобраться? Только тот, кто и так прекрасно знает историю христианской догматики. Все остальные едва ли способны отличить савелиан от македониан и Ария от Диоскора.
Это отнюдь не значит, что богословие Отцов утратило свою актуальность. Но изменилась последовательность действий и их содержание: когда–то человек шел в Церковь, слышал текст богослужения и проповеди, и так узнавал о вере Церкви. Наш современник, если желает узнать об этой вере, пойдет скорее в книжную лавку или библиотеку в поисках литературы, которая поможет ему понять богослужебный текст. Вера остается неизменной, компоненты христианской жизни— все те же, но с переменами в окружающем мире меняется их функциональное соотношение. Когда–то богослужение помогало понимать труды богословов, сегодня— книги богословов помогают понимать богослужение.
Подобным образом и способы обращения верующего к Библии изменялись в течение веков, а точнее сказать— в любой момент времени бывали неодинаковыми, хотя сама Библия никогда не утрачивала центрального места в жизни христианских и иудейских общин.
Средневековые издания Библии (в особенности еврейские) часто выглядели так: в центре помещен текст самого Писания, а вокруг него— несколько слоев толкований и комментариев. Подобным образом выстроено и богослужение, причем не только православное: оно соткано из библейских цитат и образов, но цитаты и образцы начинают жить своей жизнью, вне своего изначального контекста. Еще раз вспомним о таком гимнографическом жанре, как канон— все девять его песней основаны на библейских сюжетах, но говорят они о чем угодно, только не о самих этих сюжетах. Поэтому самым распространенным, самым необходимым видом библейских изданий в Средневековье были издания богослужебные, предназначенные для чтения в Церкви. На втором месте по распространенности стояли толковые издания книг Библии, в которых текст сопровождался святоотеческими комментариями. А простые «четьи» Евангелия, которые христианин брал в руки и читал как обычную книгу, встречались реже всего. Надо ли напоминать, что сегодня ситуация изменилась кардинальным образом?
В практической своей жизни человек соприкасался не с самим Писанием, а с взятыми из него богослужебными образами и цитатами, толкованиями, аллегорическими объяснениями. Библия оставалась основой для этих толкований, но они уже начинали жить собственной жизнью и порой заслоняли с собой Библию. Вспомним историю о бродяге в дореволюционной России, который убил проходившую мимо девочку и забрал у нее корзину с продуктами. Хлеб он съел, а яйца не тронул, потому что был постный день. Предание (пусть даже в высшей степени достойное, как, например, обычай поститься по средам и пятницам) заслонило прямую заповедь Писания «не убий». Сегодняшний бродяга может быть склонен к убийству ничуть не меньше тогдашнего, но вот по средам и пятницам он уже не постится, он уже вырос вне «бытового православия».
Именно против такой подмены ополчились когда–то реформаторы. Лютеровский принцип «Sola Scriptura», краеугольный камень протестантизма, согласно которому только Писание может быть источником вероучения, был реакцией на искажения в церковной жизни, в защиту которых всегда находились отдельные цитаты из Отцов или давних соборных определений. Лютер, по–видимому, не призывал вовсе отказаться от Предания, изначально он лишь хотел выстроить определенную иерархию ценностей, при которой никакой набор цитат не мог бы опровергнуть ясных слов Писания. Изначальный пафос реформаторов — «не заслоняйте прямую заповедь Писания преданиями старцев!»— почерпнут из Евангелия, а значит, близок и всякому христианину. Но со временем оказалось, что «бытовой протестантизм» вместе с водой выплеснул и ребенка. Предание Церкви постепенно было вытеснено частными и противоречивыми преданиями отдельных группировок и направлений.
Если Писание, как в протестантизме, вынимается из контекста Предания, значит, оно должно стать исчерпывающе понятным само по себе, без каких–либо дополнительных разъяснений. Для того, чтобы из Писания выводить ясную, непротиворечивую и однозначную систему вероучительных догматов, сам корпус текстов Писания должен быть приведен в соответствующее состояние. Каждому слову и выражению должен быть придан только один, строго определенный смысл.
К.С.Льюис в свое время писал[1], что главному богослову Нового Завета, апостолу Павлу промыслительно не был дан дар систематичности, чтобы мертвая схема не подменила собой Жизни. Но в изложении профессоров систематического богословия Павел становится одним из них самих. Неудивительно, что в разных школах за основу берутся разные грани Павлова богословия, и в результате получается множество несовместимых друг с другом схем. К.С. Льюис приводил удивительный пример— Филиппийцам 2:12–13: «Итак, возлюбленные мои … со страхом и трепетом совершайте свое спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению». Если взять первую часть этого выражения, получится, что человек спасается сам, своими усилиями (крайнее пелагианство), если взять вторую— получится, что человек лишь игрушка в руках Бога, Который Сам выбирает, спасти его или нет (крайний августинизм). Но Павел соединяет эти две крайности, умеряя одну другой и оставляя читателю решать— как именно сочетать их. Так возникает пространство интерпретации, и, разумеется, разные богословские школы осваивают это пространство по–разному.