Отрывок из Иоанна позволяет нам предположить, что между двумя братьями имел место обмен эмоциями особой силы, вызванными воодушевлением Первозванного из-за сделанного великого открытия. То, что Андрей «первым» идет навстречу, напоминает о другом порыве дружеской сердечности между двумя этими людьми: об этом повествуется в Евангелии от Луки в притче о блудном сыне: Когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился, и подбежав, пал ему на шею и целовал его (Лк 15:20б).
В человеческом объятии отражается отношение милосердного Бога к грешному человеку: это спасительное объятие. Иоанн Златоуст поясняет:
Андрей, после того как остался с Иисусом и усвоил все то, чему научил его Иисус, не закрывает в себе это сокровище, а торопится к своему брату, чтобы поделиться тем богатством, которое он получил. Слова Андрея – это слова человека, с томлением ожидавшего прихода Мессии, ожидавшего его сошествия с небес, преисполнившегося радости, увидев его, и поспешившего сообщить другим великую новость. Передав незамедлительно брату то, что он узнал, он тем самым показывает, насколько он любит его, насколько он привязан к своим близким, насколько искренне он старается подать им руку в духовном пути[80].
Впрочем, встреча двух братьев – это только способ двух встреч с Иисусом, Андрея и Иоанна («другого ученика») и самого Симона. Таким образом, речь идет не о простом братском обмене чувствами, а о признании последующей и высшей причины единства: мессианское исповедание превосходит всякое заявление человеческого успеха или удовлетворенности. Подобное признание происходит как раз в рамках встречи, без каких-либо идеологических или религиозных надстроек: это настолько простая и радушная человеческая встреча, что апостольские воспоминания, хотя и отмечают точное время события, не приводят слова, увещевания и тем более чудесные знамения, которые могли бы некоторым образом объяснить уверенность Андрея, с которой он сообщает об этом брату. Пойдите и увидите (Ин 1:39) – это формула христианского метода, которая порождает уверенность веры, превосходящую любую попытку толкования.
Комментируя этот эпизод, Луиджи Джуссани пишет:
Как Андрей мог сказать брату: «Мы нашли Мессию»? Должно быть, Иисус, говоря им, произнес это слово, которое, впрочем, было в их словаре; иначе было бы невозможно сказать и так неожиданно утверждать, что это был Мессия. После того как они часами слушали этого человека и смотрели на него, когда он говорил, очевидно ли, кто это, говорящий такое? Кто другой когда-либо так говорил? Постепенно в их душе сложилось ясное впечатление: если я не поверю этому человеку, я не поверю больше никому, даже своим глазам[81].
Этот человек, вероятно, среди прочего утверждал, что он Мессия, тот, кто должен был прийти. Но это было настолько очевидно при всей исключительности утверждения, что они сохранили это в себе, словно это было нечто простое для понимания. И Андрей привел Симона к Иисусу. «Иисус же, взглянув на него, сказал: “ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа” (что значит “камень”, греч.: Петр» (Ин 1:42). Евреи имели обыкновение менять имя человека либо для того, чтобы указать на его характер, либо по причине какого-то случившегося с ним события.
Здесь есть кажущаяся несоразмерность между простотой совершившегося и уверенностью двух братьев. Следовательно, если это событие произошло, то признать этого человека, не до конца и детально, но в его уникальной и бесподобной значимости («божественной»), было просто. Почему было просто признать его? В силу ни с чем не сравнимой исключительности; они соприкоснулись с исключительным человеком, совершенно незаурядным, не подлежащим какому-либо анализу. «Исключительным» можно назвать то, что соответствующим образом отвечает изначальным ожиданиям сердца, каким бы смутным и туманным ни было бы сознание этого. Исключительное – это, как ни парадоксально, явление того, что наиболее «естественно». Таким образом, первая глава Евангелия от Иоанна подтверждает ту простоту и глубину появления христианства в истории: установление человеческого события, встреча с явлением исключительного присутствия. Христианство – это «событие»: то, чего не было раньше и в какой-то момент возникло. Не существует другого слова, чтобы выразить его природу: это не закон, не идеология, не концепция или проект. Христианство – это вообще не религиозное учение, и не совокупность нравственных законов или обрядов. Христианство – это факт, событие: все остальное – следствие. Христианство – это событие, с которым сталкивается «я» и обнаруживает, что является ему «единокровным»[82], это событие, которое открывает «я» себе самому. «Когда я встретил Христа, я обнаружил, что я человек», говорил римский ритор Марий Витторин[83]. То, что человек «спасен», означает, что он признает, кто он, признает свою судьбу и знает, как к ней идти. И, как писал Альбер Камю, «не в силу своей добросовестности человек становится великим. Величие наступает, по воле Бога, как прекрасный день»[84].
Этот столь эмпирический и потрясающий способ общения Учителя с учениками не останавливается на первой встрече, которая могла бы показаться некоторым образом случайной, но при всем том постоянно применяется Иисусом, именно это и формирует их отношения.
Следующая и решающая для Петра встреча происходит в Капернауме, в месте на западном берегу Тивериадского моря. Сюда он и его брат переместились для рыбной ловли. Иисус увидел их, вошел в их лодку и попросил отплыть немного от берега, чтобы народ, который следовал за Ним, мог Его слушать. Затем, закончив проповедь, Иисус попросил их сделать то, что в силу их опыта профессиональных рыбаков казалось совершенно неразумным: закинуть сети среди белого дня, когда, в более благоприятных условиях, то есть ночью, им ничего не удалось поймать. Здесь Лука впервые передает прямую речь Петра. Это слова, которые передают его характер: сначала протест по причине абсурдности просьбы (рыбаки Капернаума прекрасно знали, насколько сложна рыбная ловля на глубине вулканического озера, на глубине более 200 м), затем склоняет голову и подчиняется. Чудесный улов – это настоящий перелом в жизни Петра. Лука пишет кратко, что он и его товарищи, «вытащив лодки на берег, оставили все и последовали за Ним» (Лк 5:11).
На картине Караваджо «Призвание Петра и Андрея», недавно обнаруженной в коллекции английской королевы, Петр словно с изумлением спрашивает Иисуса, указывающего путь, по которому нужно следовать: «Ты хочешь, чтобы это были именно мы?»
Евангельская традиция упоминает имя Андрея еще в трех местах, о чем напоминает и папа Бенедикт XVI в своей лекции об апостоле 14 июня 2006 г. Первое – это умножение хлебов в Галилее. В тот трудный момент именно Андрей сказал Иисусу о мальчике, у которого было пять ячменных хлебов и две рыбки: слишком мало – отметил он, – для того множества народа, которое пришло в это место[85]. В данном случае заслуживает внимания реализм Андрея: он заметил мальчика, но тут же задал вопрос: «Но что это для такого множества?», осознавая недостаточность запасов. Однако Иисус смог сделать так, что этого хватило для того множества народа, которое пришло слушать Его.
Второй случай произошел в Иерусалиме. Выйдя из города, один ученик указал Иисусу на мощные стены, подпирающие Храм. Ответ Христа был поразительным: Он сказал, что от этих стен не останется камня на камне. Тогда Андрей вместе с Петром, Иаковом и Иоанном спросили его: «Когда это будет, и какой признак, когда все сие должно совершиться?» (Мк 13:1–4). В ответ на этот вопрос, возможно, обусловленный эсхатологией ессеев, которой Андрей мог быть не чужд, Иисус произносит важную проповедь о разрушении Иерусалима и о конце света, призывая Своих учеников с осмотрительностью истолковывать знамения времени и непрестанно бодрствовать. Отсюда, по словам папы Бенедикта, «мы можем заключить, что мы не должны бояться задавать вопросы Иисусу, но в то же самое время должны быть готовы принимать поразительные и трудные наставления, которые Он предлагает нам»[86].
83
Vittorino M. “In Epistola ad Ephesios”, Liber secundus, в: